запели смычки…
Но была ты со мной всем презрением юным,
Чуть заметным дрожаньем руки…
Ты рванулась движеньем испуганной птицы,
Ты прошла, словно сон мой легка…
И вздохнули духи, задремали ресницы,
Зашептались тревожно шелка.
Но из глуби зеркал ты мне взоры бросала
И, бросая, кричала: «Лови!..»
А монисто бренчало, цыганка плясала
И визжала заре о любви.
Крах семейной жизни и разочарование в любви, вынудили поэта искать родственную душу вне стен дома, который его супруга практически покинула. Они не жили вместе с 1907 года, но он слишком крепко ее любил. Что, впрочем, не исключало многочисленные романы на стороне с обеих сторон. И данное стихотворение посвящено Ольге Судейкиной – близкому другу поэта. Именно в ней ему удалось найти ту близкую душу, которую он так искал.
По сюжету поэт встречает Ольгу в ресторане, где она ужинает в компании очередного поклонника. Он посылает ей черную розу – в системе символизма – знак внимания, но не любви. Она небрежно ее принимает, восклицая: «…И этот влюблен!..», но не случайна фраза: «…Намеренно резко ты сказала…» – девушке, на самом деле, хочется любви и быть любимой. Особенно, учитывая, что реальный прототип персонажа была несчастна в браке, как, впрочем, и Блок. Далее эту мысль подтверждает строчка: «…Но была ты со мной всем презрением юным, Чуть заметным дрожаньем руки…».
Однако, девушка явно смущена таким проявлением симпатии: «…Ты рванулась движеньем испуганной птицы…» и «…Ты прошла, словно сон мой легка…», но даже из зеркал поэту видится ее отражение: «…Но из глуби зеркал ты мне взоры бросала…И, бросая, кричала: «Лови!..» – как показатель благосклонности, робкой девичьей доверчивости и кокетства, одновременно.
Финальным аккордом звучит песня цыганки о любви, обращенная к заре – символу нового начала, и, возможно, новой любви.
Создано в 1910 году.
На железной дороге
Под насыпью, во рву некошенном,
Лежит и смотрит, как живая,
В цветном платке, на косы брошенном,
Красивая и молодая.
Бывало, шла походкой чинною
На шум и свист за ближним лесом.
Всю обойдя платформу длинную,
Ждала, волнуясь, под навесом.
Три ярких глаза набегающих –
Нежней румянец, круче локон:
Быть может, кто из проезжающих
Посмотрит пристальней из окон…
Вагоны шли привычной линией,
Подрагивали и скрипели;
Молчали желтые и синие;
В зеленых плакали и пели.
Вставали сонные за стеклами
И обводили ровным взглядом
Платформу, сад с кустами блеклыми,
Ее, жандарма с нею рядом…
Лишь раз гусар, рукой небрежною
Облокотясь на бархат алый,
Скользнул по ней улыбкой нежною,
Скользнул – и поезд в даль умчало.
Так мчалась юность бесполезная,
В пустых мечтах изнемогая…
Тоска дорожная, железная
Свистела, сердце