чем осужденных за уголовные преступления. Мы отмечаем, что, по нашему мнению, основные положения Статуса должны соблюдаться в отношении всех заключенных – и уголовных, и политических. Мы снова и снова заявляем, что уголовные преследования за убеждения, жестокое бесчеловечное обращение с осужденными – вопиющее нарушение признанных цивилизованным миром прав человека, нарушение гуманитарных статей Хельсинкского Соглашения».
«Хроника», 47/99: «В 100-дневной кампании (21 апреля – 29 июля) борьбы за статус политзаключенного участвовали: Айрикян, Будулак-Шарыгин, Карпенок, Маркосян, Осипов, Равиньш, Солдатов, Ушаков, Хейфец, Храмцов, Черновол, Шакиров, Юскевич. О ходе этой кампании и ответных репрессиях (сведения в Хр. 46 неполны и не совсем точны) сообщается в письме одного из ее участников:
21 апреля мы стали на статус политзаключенного: сорвали нашивки и не вышли на работу. Мы требовали политической амнистии, а пока ее нет – улучшения режима содержания в концлагерях. Начались угрозы. Высокие чины (полковники и подполковники) угрожали нам, в основном, новым сроком – за организацию лагерных беспорядков. Мы ответили, что производство работает (сперва стало на статус 5 человек в этой зоне, сейчас приблизительно 15), каждый действует сам по себе, т. е. нет «группы лиц» и т. д. Тогда начались репрессии. Лишили всего, что можно: права закупки продуктов, посылки, свидания, затем пошли карцеры. Ушаков – 5 суток, Осипов – 6, Шакиров – 7, Солдатов – 10, Хейфец – 12. Перед этим – обыск в зоне, забрали все бумаги без акта о конфискации, объявили: никаких бумаг, кроме копии приговоров. Карцер – это сырое помещение с обвалившейся штукатуркой, которую забелили, когда нас посадили, с деревянными нарами на цепях. Днем нары запираются к стене. Крохотный столик с 2 или 4 пеньками диаметром 15–18 см, сидеть на них тяжело. Когда-то один из нынешних статусников – Будулак – голодал 18 суток, но добился пола из деревянных досок поверх цементного. Постели не выдают – кладем под голову тапочки, обернутые носовым платком. Кормят по пониженной норме, т. е. совершенно обезжиренным и незаправленным варевом и то через день. На другой день – хлеб и вода. Соль без ограничения. Запрещают читать. Из камер выводят лишь утром на полчаса – умыться и в уборную. Для дневных и ночных нужд – параша. Хлорной извести не хватает, в камере вонь. Из-за сырости в камере ночью холодно, даже в теплое время года. Полковник Новиков из управления: – «На что жалуетесь?» – «Холодно!» – «Протопим». На следующий день в наручниках сняли теплое белье и дали трусы и майку Ушакову. Мол, переход на летнюю форму одежды. Раздели Осипова. В ответ Солдатов объявил голодовку, снял и майку. Ночи здесь иногда по-осеннему холодные, и тогда раздетому и голодному штрафнику очень тяжело…
На голод и холод отвечаем предбелградской голодовкой по пустым дням. Хейфец провел 10, Солдатов и Ушаков – по 12 голодовок. У Черновола их более 20, но он и первый статусник. Когда мы пришли в ШИЗО, он уже был в ПКТ. (Камеры через коридор.) В голодовках мы протестовали против ухудшения питания