узнал бы тебя сразу. Изменился, конечно, но очень даже узнаваем. Всё тот же длинный нос, те же рыжеватые волосы, влажные глаза. – Он с ленивой, сладкой улыбкой посмотрел на розу, гоготнул, вскинувшись при этом телом – кресло под ним охнуло. – Но в них уже нет былой игривости – потяжелел взгляд, потух.
– Что-то ты как-то это… помягче бы, что ли. Мне это не кажется учтивым. – Я был в майке и в трусах, но накрыт одеялом. Если бы не одеяло, я послал бы его к чёрту!
– Ладно… не обижайся. Посмотри на меня. Я – не лучше. Годы не красят. Разум – в печали… даже несмотря на то, что, вроде как, мне грех жаловаться на жизнь – сам видишь. – Он повёл рукой, охватывая пространство, в коем всё было его собственностью. Включая и самое пространство. – Ну, да что там… Давай-ка присаживайся за стол – отметим встречу.
Он поставил розу в один из пустых стаканов, налил в него воды из графина и закопошился за столом, готовя маленький фуршет.
– Вот, когда ты говорил, что не узнал бы меня на улице, – продолжил он, – сознайся, ведь врал? Врал же, как есть врал! Знаю, зачем приехал, всё знаю. Ведь к тому делу приложена моя фотка. Так что ты обо мне не мог не знать, да и не узнать не мог, получается.
– Твоя правда. Так и есть. Что можно добавить? Остаётся лишь дивиться оперативности. До вас быстро доходят новости.
– Да не, ты не прав! Совсем и ни чуточки не прав. Ни вот на столько! – Он постарался дотянуться большим пальцем до пухлого мизинца, чтобы показать у того крайнюю фалангу. Не получилось. Он продолжил: – Всё очень просто. У меня здесь и вся местная знать, и чинодралы с белодомовцами – все питаются да водицей обливаются, здоровье поправляют, а то и номерком воспользуются… сам понимаешь. Так что, ты напрасно. Им же доложили, ты же знаешь, о том, что ты приедешь. Ну и проболтались они.
– Ясно, – буркнул я, натягивая рубашку.
Мне претило, что он тайком проник в комнату, в которой я считал себя хозяином. Тем самым он указал на то, что я сильно заблуждаюсь, что в «Ключах» он – Царь, это его владения. Я – не его гость, я – его вассал.
«Что же это?.. Он со мной может сделать всё, что захочет, так, что ли? Это намёк?.. Ну, это вы, братцы, бросьте! Не посмеете вы переть на меня вот так вот в наглую да ещё сразу, с размаху-то, с разбегу».
К тому же раздражало меня и то, что он сидел в комнате, а может, не только сидел, в то время, когда я спал: беспомощен я был тогда, и вообще – в положении зародыша, в интимной позе, с подобранными к животу ногами, прячась в личном мирке сновидений.
Теперь же я не был одет должным образом. И поднимался с постели прямо перед ним, вальяжно сидевшим. Перед посторонним, по сути, человеком. Он застал меня без какой-либо принятой позы, надетой маски, в том положении, к которому допускаются только близкие, ну, может быть, добрые друзья. Я же – следователь. И ни какой-нибудь, а следователь прокуратуры, чёрт меня дери! Никто не смеет без разрешения влезать ко мне в постель! А если – с разрешением, то