что стояла позади дворца. Об этом только лейб-мастер Кулибин знает. У него голова большая, лоб широкий, много чего хранится подо лбом…
Поручик Егоров вернулся на гауптвахту с сильным сомнением – того ли он добился, попав аж к самому Александру Павловичу? И помог ли Михаил Михайлович Черкутинский государственному преступнику?
– Вот! – протянув мешочек с золотом Петру Андреевичу, сообщил поручик Егоров. – Сам цесаревич принял участие в вашей судьбе.
Пётр Андреевич отвернулся к окну, что виднелось под самым потолком, чуток помолился, потом сказал:
– Спасибо и вам, и цесаревичу. А мешочек с золотом, господин поручик, попрошу держать либо при себе, либо дома…
– Никак не могу! – отрапортовал поручик.
– Завтра меня к Шешковскому поведут, – пояснил государственный преступник. – А от него редко кто выходит в ту дверь, в которую входил…
В караульной комнате гауптвахты стояла древняя, кое-где лопнувшая по доскам бочка с песком на случай пожара или иных бедствий. Под ту бочку Егоров и спрятал «колбаску» с тонко звеневшим золотом. Пока возился, поправляя мешочек под древней бочкой, шнурок развязался и под ноги Егорову катнулся жёлтый кружок монеты. Чеканный профиль молодой Екатерины так резко бросился в глаза, что поручик зажмурился. Екатерина молодая и старая теперь императрица, так явно выходило, совсем разные люди. Бабушка она нынче, императрица Российская, как есть толстая, полинявшая бабушка…
В ту ночь Платон Зубов мрачно и голодно маялся в царской спальне. Екатерина всё не шла. Засиделась в кабинете. Иногда Зубов сквозь плохо прикрытую дверь туалетной комнаты слышал, как Екатерина ходила там за ширму, что-то бормотала на немецком языке.
Сегодня после ночной забавы надо было просить императрицу за судьбу какого-то сержантика Малозёмова. Ибо личный камердинер Платона Зубова оказался родным дядькой тому сержантику Малозёмову! И за того сержантика камердинер передал ему, фавориту, огромный изумруд в качестве оплаты императрице за грошовую услугу. И ту услугу насчёт племянника Малозёмова надобно обязательно озвучить императрице. Стоил тот изумруд – точно – пять пудов серебряных екатерининских рублей. Но Платоша Зубов поставил себе за правило, по настоянию родственников, что человека ниже статуса генерала, своим именем не трепать об Катьку.
«Немки, они, паскуды, ничего не забывают! – говаривал императрицыну фавориту Платону Зубову его старший брат, женатый на дочери полководца и фельдмаршала Александра Суворова. – Ты за барона какого-нибудь попросишь иноземного, на деньги его польстишься, а он окажется польским паном, у коего один дом да огород. И он к тому же окажется жидом, шинкарём. Понял? Только за русских проси! И чтоб были не ниже генерала»!
Фамилия Малозёмов, вроде русская, да ведь он сержант! Всего лишь! И совершенно безродный. А изумруд больно хорош! Ох и хорош! Его на крышку золочёной шкатулки с бумагами от императрицы оправить – вызвать немалое