с множеством перекрещивающихся тёмных линий. В некоторых местах попадались особенно длинные щепки, прорезавшие море мелких, будто корабли на Неве.
– Вон два человека бегут по дороге, – Надя говорила довольно буднично. – Хотя нет, их трое. У последнего особенно весёлое лицо, даже хищное! Он гонится за ними. Похоже, они играют. А сзади – стена деревьев, и среди листвы мелькает небо. Нереально синее!
– Хм… Ты видишь всё это на потолке?
Я почувствовал себя идиотом. Не то чтобы впервые.
– Да, конечно. А ты нет? Вон птица. Серая с жёлтым хвостом и длинным клювом, – Надя по-прежнему не сопровождала слова какими-либо разъясняющими жестами, и мне оставалось только следить за направлением её взгляда. – А… Ты видишь рыжую собаку? Она сидит и смотрит так преданно… Наверняка – на хозяина. Его нам не видно, тут важен не он, а её чувство.
Мне нечего было сказать. А ещё – я понял, что Надя не думала о сексе. Привстав на локте, я поцеловал её в щёку. Она улыбнулась, но чуть смущённо, не отводя взгляда от потолка, как будто ей не хотелось отвлекаться. Во мне шевельнулось уязвлённое самолюбие, но оно тут же показалось совершенно мелочным. Откинув голову на подушку, я закрыл глаза.
Когда около полудня мы проснулись, я спросил Надю, видит ли она всё так же эти рисунки.
– Да, конечно, – ответила она.
Весь следующий день я не сводил с неё глаз. А она – вот сюрприз! – снова позволяла целовать себя время от времени. Поездка в Питер оказалась столь переполнена счастьем, что про себя я твёрдо решил: как минимум ради этого уже стоило жить.
* * *
Мы с Надей начали встречаться. Подолгу гуляли вместе, мокли под дождями, согревались в кафешках. Понемногу мне стали открываться новые черты её личности.
В Наде жила безграничная любовь ко всему живому. До знакомства с ней я думал, что люблю животных: ну так, более-менее. Теперь же я понял, что раньше их просто не замечал. Когда мы гуляли в парке, собаки, до этого чинно прогуливавшиеся со своими хозяевами, бросались к Наде, чтобы попрыгать вокруг и поставить не неё свои лапы. Надя разговаривала с ними, чесала их головы, и они трясли мохнатыми ушами, тыкаясь в её руки. Если Надя видела где-то лошадь, или пони, или кошку, она сразу останавливалась, забывала про всё и начинала любоваться. Если животное можно было погладить, то Надя без колебаний – и зачастую безо всяких предварительных комментариев – направлялась к нему и начинала общение. Иногда это случалось посреди нашего с ней разговора, из-за чего я оказывался огорошен, но обижаться при виде счастливого лица Нади было невозможно – оставалось только самому расплыться в улыбке.
Я не особенно любил зоопарк, как и большинство взрослых людей. Но поход туда с Надей был большим событием.
Условия содержания животных в Московском зоопарке достаточно сильно разнились. По-настоящему больших и просторных вольеров всегда было слишком мало, но именно