лет и воспитывали двоих детей.
Разговор повторялся каждые несколько месяцев. Понимая, что первые эксперименты могут оказаться тяжелы, я обещал Наде полный контроль ситуации и предельную честность. Она будет знать и видеть всё, если пожелает. Мы могли стать сообщниками, и это было вполне реально: Наде девочки нравились чуть ли не чаще, чем мальчики. Я клялся, что она есть и навсегда останется для меня самой лучшей.
Со временем Надя стала соглашаться с моими доводами, но просила подождать с применением их на практике: она была не готова. Конечно же, я не спорил, но каждый раз, когда она в очередной раз просила отложить эксперименты, я чувствовал внутри предательское облегчение, которое немедленно вызывало злость: в эти моменты я покорялся собственному страху перед знакомствами, отодвигая испытание, а такого права у меня не было.
Сам секс изначально был не так важен, как знакомства, и, впервые заговаривая с Надей про секс втроём, я был настроен легко и говорил почти в шутку. Но с момента первого такого разговора прошло уже почти полтора года, а с момента начала отношений с Надей – целых три, и, чем дольше продолжалось ожидание, тем более болезненными становились мои ощущения – я избегал схватки со страхом, откладывал её на неопределённый срок, признавая своё поражение. В силу этого сам секс, изначально выглядевший как приятный бонус, в моей голове обретал всё большую значимость. Даже до знакомства с Надей, будучи свободным и ежедневно знакомясь с новыми девушками, я не был настолько зациклен на этой теме. Именно недоступность любых девушек, кроме Нади, превратила их в настоящий фетиш. Я держал себя в руках, но раздражение и недовольство собой из-за ухода от борьбы увеличивались изо дня в день, буквально разъедая изнутри.
Я знал, в чём причина сопротивления Нади. Конечно, она не была заинтересована в подобных шагах: речь шла исключительно о моих желаниях. Но Надя вполне могла пойти на компромисс, пусть и без энтузиазма – именно это она и признавала в наших беседах. Я был уверен, что причина бесконечных переносов крылась в другом – в её страхах и тревожности. Сейчас ей было хорошо, а она, как и я, боялась выходить из зоны комфорта.
Я хотел жить и чувствовать в полную силу, не сдерживая страсть, а отдавая её без остатка. В такой жизни не было места страхам. Надя же была скована ими по рукам и ногам. Но то, что она соглашалась со мной в спорах, было добрым знаком – это значило, что рано или поздно тревоги будут отброшены. День, когда мы наконец осуществим какой-то из задуманных мной экспериментов, стал для меня символом: Надя увидит, что секс – это приятная и полезная вещь, к которой не надо подходить с миллионом ограничений; увидит, что секс втроём не помешал нашим отношениям, а только сделал их ярче; почувствует, что я люблю её так же сильно, но начал больше уважать за смелость и внимание ко мне. Это должно было доказать ей, что подходить к жизни болезненно серьёзно –