представленные ему аргументы, он оставил в силе дату начала наступления, назначенную им еще 22 октября, а именно 12 ноября.
5 ноября фон Браухич снова сделал попытку переубедить Гитлера. Это был день, когда – при условии, что наступление действительно начнется 12 ноября, – следовало отдать приказ по войскам о выдвижении к районам сосредоточения.
Хотя разговор проходил с глазу на глаз (Кейтель был приглашен ближе к концу), его подробности стали известны, а в результате произошло то, что я бы назвал разрывом между Гитлером и генералами. Как узнал Грейнер от Кейтеля, фон Браухич прочел Гитлеру меморандум, где излагались все причины возражения против осеннего наступления. Помимо некоторых бесспорных фактов, как, например, состояние погоды и неподготовленность вновь созданных соединений, он выдвинул один довод, который привел Гитлера в бешенство. Это была критика действий немецких войск в Польской кампании. Фон Браухич выразил мнение, что пехота не проявила такого воинственного духа, как в 1914 году, и что дисциплина и стойкость боевых частей в связи с чрезмерными темпами перевооружения не всегда отвечали требованиям. Если бы фон Браухич обращался к высшему офицерству, они разделили бы его точку зрения. Конечно, он был не прав, обвиняя пехоту в отсутствии воинственного духа в отличие от 1914-го – по крайней мере, в том обобщенном виде, в каком фон Браухич высказался. Его довод продиктован непониманием того, как изменилось пехотное наступление за истекшие годы. Принципы наступления 1914 года отныне стали немыслимы. С другой стороны, нельзя было отрицать, что – как это бывает с необстрелянными войсками в начале любой войны – отдельные части иногда проявляли признаки нервозности, особенно в боях в населенных пунктах. И более того, штабы нескольких высших соединений были вынуждены принимать крутые меры против нарушителей дисциплины. Это неудивительно, учитывая, что всего за несколько лет рейхсвер увеличился со 100 тысяч человек до миллионной армии, причем большинство солдат встали под знамена лишь в ходе всеобщей мобилизации. Но в свете польских побед не было достаточных оснований прийти к выводу, что армия не способна вести наступление на западе. Если бы только генерал-полковник фон Браухич ограничился подчеркиванием того факта, что вновь сформированные дивизии в силу недостаточной подготовки и сплоченности пока еще не готовы идти в бой и что наступление нельзя осуществлять одними лишь опытными дивизиями, его заявление было бы не менее убедительно, чем довод о неблагоприятном времени года. Однако вышеупомянутое обобщение меньше всего следовало выдвигать в качестве аргумента в разговоре с Гитлером, видевшим себя создателем того самого нового вермахта, чьи боевые качества теперь ставились под вопрос. Фактически Гитлер был прав в том смысле, что без его политической смелости в упорном осуществлении перевооружения, без возрождения воинского духа, вызванного к жизни национал-социализмом в тех слоях общества, откуда его изгнали во времена Веймарской