почти каждый вечер одну и ту же картину: жена спала, положив ладонь под щёку и прижимая к груди плюшевого слонёнка.
Вика была совершенно не готова стать матерью, ей нравилась её работа, не была ещё закончена кандидатская, и она не чувствовала в себе пока никаких материнских чувств. Одна растерянность: только что она принадлежала себе – и вот уже ещё не родившийся ребёнок по частичке забирает от тебя. Ей так хотелось побыть любимой и насладиться неожиданно открывшимся ей миром гармонии, где она чувствовала себя точно в цветущем вишнёвом саду. Они собирались поехать в этом году путешествовать по Средней Азии, но замучившие её токсикозы вынудили изменить планы, и ей было очень обидно.
Она боялась родов, грубая телесность, приземлённость всегда отталкивали её. Ей хотелось быть нежным и хрупким цветком в петлице, что бережно оберегают от ветра и дождя и что бросается в глаза всем встречным и является украшением и гордостью его носителя. Но по мере того как живот рос, Вика постепенно смирялась с мыслью, что её жизнь всё больше входит в колею, задумывалась о том, что происходит с ней, и уже радовалась предстоящим переменам. Она разговаривала с животиком и прислушивалась к толчкам внутри себя. Все её мысли постепенно стягивались, будто раскрошенный пенопласт к водовороту, и крутились вокруг одного… Спала она очень плохо, живот мешал: на спине было тяжело, на боку неудобно, закидывала ноги на Глеба, но тот, заснув, быстренько стряхивал их с себя – и она закидывала снова, но он опять сбрасывал ненужный груз. И так до утра.
Диссертация была быстренько дописана не без помощи отца, и отец помог ускорить защиту, чтобы успеть с ней до рождения малыша.
Она очень боялась рожать, ей почему-то казалось, что она или умрёт, или ребёнок родится мёртвым, а если не мёртвым, то больным. Перед глазами стоял малыш с синдромом Дауна, с розовыми культяпками до колена, с заячьей губой и родимым пятном вполлица.
Глеб оказался заботливым и чутким мужем. Она теперь жила как за двумя каменными стенами: одной большой, а другой поменьше, но которая день ото дня вырастала по кирпичику.
Рожала она тяжело, почти сутки, с множественными разрывами. Отец, используя свои связи, устроил её в палату, где можно было присутствовать мужу. Но Глеб просидел с ней пару часов, держа её за руку, вытирая пот со лба и отводя мокрые пряди, и сбежал, сказав, что ему стало нехорошо, он слишком эмоционально всё воспринимает и в глазах у него всё плывёт. Лицо у мужа было испуганное, как у ребёнка, увидевшего шприц в руках врача.
Ребёнок родился нормальным, весил три килограмма двести граммов и всё время орал, как маленькая сирена. Когда ей показали окровавленный комочек, кричащий точно мартовская кошка, и сказали, что это её сын, она находилась в полубессознательном состоянии и почти ничего не воспринимала. «Ну вот, этот ужас кончился!» – сквозь полузабытьё и боль подумала она. Но оказалось, что это только начало.
Не успела она отойти от родов, как ей сунули кулёк, из которого выглядывало красное