свои допросы без свидетелей.
Она допрашивала их около часа, выведала все до малейших подробностей, узнала о том, что доноров они в основном выбирают из новорожденных детей и подростков, выяснила, что они делают с трупами, – выяснила всю грязь. Ничего не выводила ее из себя, она оставалась профессионалом до последнего, пока у нее не состоялся разговор с самым трусливым из троих – Питером Уайтом.
– Детектив, ты теряешь время, – загадочно начал он. Джин, как сейчас, помнит этот прерывистый высокий голос. – Можешь делать что хочешь – мы в любом случае не жильцы. Мы знаем правила, знаем на что подписывались, нас «устранят при побеге», или как там вы это формулируете? Но твоим друзьям из Интерпола нужно другое…
– Хватит мямлить, Уайт, – спокойно сказала Джин, будто ведя светскую беседу. – Ты же помнишь, что я знаю о твоей семье в Лиссабоне. Хочешь проблем для них? Или ты и на это «подписался»?
– Нет-нет, я все скажу! – воскликнул Уайт.
– Умри достойно, крыса! – крикнул ему сосед, по несчастью.
– Так, Джонатан, – так же спокойно сказала Джин. – О твоем больном брате я тоже знаю – могу вылечить его навсегда.
Джонатан резко поменялся в лице и, замолчав, уткнулся глазами в пол.
– Продолжай, Питер, – улыбнувшись, сказала Джин.
– Человек, который дал нам работу, сейчас в Висмаре. Если он достанется Интерполу, его никогда не посадят, никакого наказания не последует. Так было много раз: исполнителей сажают, но руководителей освобождают по программе защиты свидетелей. Они живут долгой и счастливой жизнью, причем под охраной полиции.
– Где именно? – спросила Джин так, будто голосом сверлила череп Уайту.
– Лесопилка «Одинокое дерево». Его зовут Роутэг. Прошу, не дай своим коллегам выйти на мою семью, не дай моим детям узнать, как я зарабатывал для них деньги… – взмолился Уайт, начиная плакать.
– Хорошо, – сказала Джин невозмутимым голосом и вышла из комнаты для допросов.
В этот момент как раз подошли сотрудники Интерпола.
– Вы очень долго добираетесь, – ехидно заметила Джин и, указав на дверь, добавила: – Они ваши.
После этого Джин не раздумывая вышла из участка и села в свою машину, минуя коллег и отмахиваясь от их вопросов. Ничего не может вывести холодную, жестокую, бесчувственную Джин из себя. Ничего, кроме безнаказанности. В ее глазах проступили слезы гнева, подобные тем, что капали, когда она убивала Гертруду. Джин решила для себя: «Роутэг умрет».
От Берлина до Висмара три часа пути. Но это на машине, а Джин, казалось, летела словно пуля, преодолевая расстояние по бездорожью и встречной полосе. Она была в Висмаре в детстве и прекрасно помнила дорогу. Это было так давно, что любой человек бы уже забыл, но не Джин. Все, что хоть как-то связано с ее семьей, хранится на особой полке в ее памяти. Джин вспомнила, как она гуляла по рыночной площади этого уютного маленького городка. Мама рассказывала об известном