воскресенья Великого поста я должна и буду стоять по правую руку короля, даже если мне придется ради этого стереть ноги до колен.
– До Шинона путь не близкий, – сказал де Мец. – Недели две, а то и больше. Днем на тебя могут напасть англичане или их друзья-бургундцы, а ночью по дорогам рыщут грабители в поисках наживы – денег или таких, как ты, девственниц.
Он смерил ее взглядом с ног до головы. Габриэль почувствовал приступ ярости, но Жанна даже глазом не моргнула. Она молча подошла к де Мецу и заглянула ему в глаза. Он возвышался над ней, словно башня.
– Я не боюсь. Англичане или разбойники, Бог откроет мне безопасный путь.
– Ты в это веришь?
– Вы слышали о пророчестве, – настаивала Жанна. – «Женщина погубила Францию, но дева из Лотарингии ее спасет». Грешная королева Изабелла Баварская подписала договор в Труа и передала трон Франции малолетнему английскому королю. – Глаза Жанны вспыхнули. – А я родом из Лотарингии.
– Ты не первая дева из Лотарингии… – начал де Мец, но Жанна его перебила:
– Я была рождена для этого. Потому что никто на свете – ни короли, ни герцоги, ни шотландская принцесса – не сможет спасти Французское королевство. Никто, кроме меня!
Ее голос, всегда такой мелодичный, сейчас звучал резко и звонко. Но де Мец продолжал улыбаться и смотреть на нее с недоверием.
– Это братья вложили в твою прекрасную головку мысль о войне и битвах?
Жанна горько рассмеялась:
– Я предпочла бы вернуться в Домреми и прясть подле своей матери. Но это от меня не зависит. Я должна пойти в Шинон, я должна сделать это! Ибо на то воля Господа нашего.
Она говорила уверенно и страстно, и лицо ее лучилось тем удивительным светом, что приводил Габриэля в священный трепет.
Бодрая веселость сошла с красивого лица оруженосца, уступив место иному выражению, похожему на тихую, глубокую радость, и Жан де Мец, к великому удивлению Катрин, Габриэля и самой Девы, опустился перед Жанной на одно колено.
– Девственница, – сказал он без тени насмешки, – я предлагаю тебе свою силу в знак моей веры в тебя. Я отведу тебя к сеньору де Бодрикуру, моему хозяину, и, клянусь честью, доставлю невредимой к дофину.
Де Мец молитвенно сложил руки и воздел их к Жанне. Та обхватила их своими руками, и в этот момент ее лицо засияло так ярко, что Габриэль едва мог выдержать этот неземной свет. Это был древний жест верности, и волосы на руках Габриэля – и Саймона – встали дыбом. Юноша был поражен тем, что де Мец признал себя вассалом Жанны. Саймон же был поражен кое-чем еще.
Сияло не только прекрасное лицо Жанны. В рукавах де Меца, спрятанное от посторонних глаз, доступное взору немногих – лишь тех, кто мог видеть больше обычного человека, – что-то поблескивало.
Что-то острое. Смертельно опасное.
Острие скрытого клинка.
Жан де Мец был ассасином.
6
– Вы это видели? – неожиданно для самого себя закричал Саймон. И тут же страшно пожалел