бивал чечетку каблуками
И хохотал при этом так весело и громко,
Что трясся весь от смеха,
Да, вот была потеха!
Где только он не танцевал, этот Мистер Божанглз, —
На ярмарках и в очередь с бродячими певцами.
Он исходил весь Юг вдвоем с любимым псом.
«Пятнадцать лет подряд при мне был этот пес,
А после взял да помер», – сказал он со слезами.
Прошло уж двадцать лет, а он еще скорбит.
Уж двадцать лет прошло, а пес всё не забыт.
Мистер Божанглз, Мистер Божанглз,
Мистер Божанглз, потанцуй!
А после он нам сказал: «Теперь вот живу один.
Танцую где придется
За пиво и чаевые,
По кабакам и барам, в общем, там, где нальют.
Слишком много я пью» – так он всем нам сказал
И головой покачал.
Да, покачал головой,
Печальный и сам не свой,
И тут один из наших сигарету свою пригасил
И тихонько его попросил:
«Мистер Божанглз, Мистер Божанглз,
Пожалуйста, потанцуй!»
Моим родителям
за неизменное терпение и доброту – свидетельство их любви
Некоторые люди никогда не впадают в безумие… До чего же, наверно, скучна их жизнь!
Это моя правдивая история, где правда вывернута наизнанку, потому что в жизни так бывает очень часто
© Ирина Волевич, перевод, 2017
© Фантом Пресс, оформление, издание, 2017
1
Отец давно уже мне рассказывал, что до моего рождения он зарабатывал на жизнь охотой с гарпуном на мух. Он даже как-то предъявил мне этот гарпун и расплющенную муху.
– Но я это дело бросил, очень уж оно было трудное, а платили гроши, – объяснил мне отец, укладывая отслуживший гарпун в красивый ларец. – Теперь я занимаюсь открытием гаражей; труд, конечно, специфичный, зато и доход приличный.
В начале учебного года, когда школьников первым делом просят рассказать про себя и свою семью, я не без гордости поведал об отцовских профессиях, за что на уроке меня угрюмо отчитали, а на переменке смачно осмеяли.
«Видимо, правду не ставят ни в грош, если она занятна, как ложь», – с грустью подумал я.
На самом деле мой отец был законником.
– Нас кормит закон! – со смехом возглашал он, набивая свою трубку.
Он не был ни судьей, ни депутатом, ни нотариусом, ни адвокатом, в общем, никто и звать никак. Работой этой он обзавелся благодаря своему другу Сенатору. Получив доступ к самым свежим законодательным актам, он погрузился в освоение новой профессии, буквально высосанной из пальца этим самым Сенатором. Новые законы – новые препоны! Вот так он и стал «открывателем гаражей». Дабы создать надежный и безопасный автомобильный парк, Сенатор решил вменить в обязанность всем без исключения водителям прохождение техосмотра. Таким образом, владельцам такси, лимузинов, микроавтобусов и прочего колесного транспорта строго предписывалось, во избежание ДТП, «показать доктору» свою машину. И каждый автомобилист, что богатый, что бедный, был вынужден подчиниться этому предписанию. Поскольку обойти данные препоны никак не получалось, мой отец заставлял водителей платить, и платить дорого, очень дорого. Он взимал деньги за первый визит к механику, за повторный визит к механику, за дорогу туда, за дорогу обратно, и, судя по его жизнерадостным взрывам смеха, дела шли очень даже прекрасно.
– Я спасаю жизни, я спасаю жизни! – со смехом восклицал он, изучая свои выписки из банковского счета.
В те времена спасение жизней приносило огромный доход. Открыв великое множество гаражей, отец продал их кому-то из конкурентов, что стало большим утешением для Мамочки, которой не очень-то нравилось это занятие – спасение жизней, потому что отец вечно пропадал на работе и мы его практически не видели.
– Я работаю допоздна, чтобы кончить пораньше, – объяснял ей отец, и мне как-то трудно было это понять.
Я вообще часто не понимал своего отца. Со временем я стал понимать его лучше, хотя и не до конца. Но оно и так было очень даже прекрасно.
Отец утверждал, что он с этой штукой и родился, но я очень скоро узнал, что небольшая пепельно-серая морщинка справа от верхней губы, делавшая его чудесную улыбку слегка кривоватой, образовалась от усердного курения трубки. Отцовская стрижка, с пробором посередине и завитушками по углам лба, напоминала мне прическу прусского кавалериста, изображенного на картине у нас в передней. Такой прически я больше не видел ни у кого, кроме пруссака и отца. Слегка выпуклые голубые глаза в чуть запавших орбитах придавали его взгляду какое-то особенное выражение. Это был глубокий и в то же время беспокойный взгляд. В те годы я