Дальневосточная рапсодия. Москва – Владивосток и обратно. Дорога длиною в 10 лет
уже были слышны даже детские голоса и у подъезда стояло несколько детских колясок. Сюда приезжали и заселялись в свободных помещениях общдежития молодые специалисты со всей страны. Меня, для начала, тоже устроили в комнате, где уже проживали два человека, оба из моего поколения, оба из Москвы, как и я, оба тоже кандидаты наук, один из подмосковной Черноголовки, химик, другой радиофизик, уехавший в свое время из Сухумского филиала Акустического института АН СССР в Москву, и потянувшийся за своим бывшим директором Ильичевым во Владивосток. Каждому из нас, поскольку мы были с семьями, пообещали к зиме предоставить отдельное жилье в этом же здании, несколько этажей в котором было отдано для «малосемейного общежития».
Крыша над головой была, «удобства» в комнате представляли собой совмещенный санузел со «стоячей ванной», все было внове, интересно, окна комнаты выходили прямо на Амурский залив, внизу, метрах в ста от здания, было море с пляжем, на котором маячило несколько фигур. Условия были привычные, почти такие же, в которых приходилось отдыхать летом обычно на Черном море, где-нибудь в Гурзуфе или Дагомысе. Мне все это понравилось с самого начала, даже общежитие, в котором мне не доводилось побывать в мои студенческие годы. Не до общежитий было мне в моем университете – спорт отнимал все мое свободное время.
Я вынул из желтого, «командировочного» портфеля плавки, вышел из комнаты, спустился к морю, чтобы уже спокойно, не торопясь поприветствовать его, хорошенько поплавать до вечернего чая, которым меня обещали напоить мои «сокамерники». Надо было еще и по старой традиции, после пляжа заглянуть в ближайший гастроном за бутылкой красного – с меня, как новенького в этом трио, «причиталось».
В том году во Владивостоке, как мне помнится, все пили красные венгерские вина и бывшее французское пиво марки «33», на этикетке которого еще можно было прочитать – «Сайгон». Потом я узнал, что его завезли в неимоверном количестве несколько пароходов из Вьетнама. Пиво было в бутылках необычной формы из темного стекла, стоило недорого. Брали его целыми коробками по 12 штук в упаковке. Любимый мной «Боржоми» стоял на полу гастронома в таком же, как в Тбилиси, деревянном ящике со стружками.
Очередей, обычных для Москвы, здесь в магазинах не было, в булочной, рядом с гастрономом продавалась деревенское, разливное молоко. Как потом оказалось, его привозили в бочках утром. По утрам тогда можно было выйти к морю и купить у местного рыбака, которому надо было срочно опохмелиться, еще живого краба рубля за три, или свернутый из газеты кулек вареных креветок («шримсы» – по-местному) за рубль. Очереди были только за пивом. Лососевые рыбы, палтус, навага, сельди, – вареные, копченые, малосольные, вяленые, икра минтая, – горками и на развес, лежали на прилавках. Местный, белоснежный, пахучий, липовый мед серебрился на солнечном свете в стеклянных шарах-аквариумах, да еще и продавался