Дальневосточная рапсодия. Москва – Владивосток и обратно. Дорога длиною в 10 лет
материалы о войне США на Тихоокеанском фронте Второй Мировой войны. Куала-Лумпур, Сиам, Бангког, острова Борнео и Целебес – эти слова завораживали меня, пробуждали мою детскую фантазию, когда меня на лютом и негостеприимном севере уложил в кровать на много месяцев туберкулез военного времени.
Когда же в беседе с Прошьянцем выяснилось, что все научно-исследовательские суда Дальневосточного научного центра (ДВНЦ) обязательно заходят в Сингапур, так как там самое дешевое топливо и вода («бункеровка»), и продукты питания, вопрос о том, поеду ли я к Тихому океану, был для меня решен. Особенно мне понравилось слово «бункеровка», впервые услышанное мною, пока еще абсолютно сухопутным человеком. Словом сомнений больше не было – «надо ехать», как в том старом еврейском анекдоте, где при обсуждении этого вопроса, а евреи тогда уже получали разрешение на отъезд из СССР, умудренный опытом и глуховатый, ребе говорил: – «Не знаю, о чем вы там говорите, но ехать надо…». Да, уж – «пути Господни неисповедимы…».
Все необходимые приготовления – заявление об уходе «по собственному желанию», подготовка моего ближайшего окружения к тому, что «в Париж он больше не вернется…», сбор информации о Приморском крае, Владивостоке и многое другое, что требуется для организации «экспедиции к Японскому морю», заняло у меня пару месяцев.
Очень тщательно я сверил погодные данные Москвы и Владивостока по Климатической таблице из своего любимого Энциклопедического словаря Брокгауза и Ефрона, издания 1899 года (том 54). Выходило, что среднегодовая температура там, в Приморье даже выше московской на полградуса. А еще из того же источника я узнал наиболее важное для меня – там выращивают превосходные помидоры, а в тайге встречается дикий виноград. Это было последним и самым необходимым аргументом, чтобы сдвинуться с места.
Ну что же, все вроде бы складывалось неплохо, а еще и Тихий океан где-то там, бухта Золотой рог и возможность увидеть другой мир…
В один из дней все учащавшихся визитов к Олегу Чембровскому, он познакомил меня с предполагаемым директором нового института – Тихоокеанского океанологического. Институт уже был утвержден постановлением Президиума СССР, а его возможный директор еще должен был пройти через несколько «вышестоящих инстанций», а самое главное – какую-то комиссию ЦК КПСС. Директор был из Грузии, точнее из Сухуми, где возглавлял Сухумскую акустическую станцию, практически филиал Института акустики АН СССР, звали его Ильичев Виктор Иванович. Неформальные, доверительные отношения с ним установились сразу же, – у нас с ним было много общего, – и Грузия, где мы оба проработали более десятка лет, и спортивное плавание, которым он серьезно занимался еще в школьные и студенческие годы в Горьком, и понимание новых технических методов исследования окружающей среды.
Ильичев был физиком, акустиком, так что мы с ним могли говорить на одном языке.