жить по-другому. Тише воды ниже травы.
Но это потом.
Пусть с тебя снимут все повязки.
Я не знала, сколько сейчас времени, и тогда взяла телевизионный пульт и нажала кнопку. Рябь по всем каналам.
Значит – ночь, а ночью нужно спать, как прилежной девочке Еве. Повернуться на правый бочок и заснуть.
Но спать не хотелось. Я прислушивалась к голосам за стеной. Голоса не переставали бубнить.
Пойду и попрошу чего-нибудь. Водки, красной икры, печени минтая… Невозможно так долго оставаться одной в этой белой комнате, в этой ледяной пустыне, где нет даже следов от саней, где воздух не дрожит от низкого солнца…
«Что за бред ты несешь?» – Я спустила ноги с кровати.
Голова закружилась с новой силой. Но ведь никто не сказал мне, что нужно лежать, лежать, лежать…
По стенке я добралась до двери, открыла ее и вышла в коридор. Мягкий ковер приглушил мои шаги, голоса из-за полуприкрытой двери стали слышны явственнее.
У операционной я все-таки не удержалась, сползла по стене – силы быстро оставили меня, в глазах вертелся узор ковра, похожий на геометрически правильно посаженные цветы, которые я видела накануне.
Сидя на корточках, я собиралась с духом и рассеянно прислушивалась к разговору за дверью.
… – Слушай, а вот этого я видел! По телеку, бежал из колонии и пристрелил двух человек охраны… Ты и его, надо же… Лихо он у тебя получился! С такой рожей теперь только в госструктурах заседать! Эти дискеты дорого стоят! – Я узнала голос Витеньки, жаловавшегося перед операцией на нитки «шесть нолей». – Ты же можешь продать их заинтересованным лицам за бешеные деньги, а? И озолотишься. А лучше по частям. Благородный шантаж, тяни – не хочу, на всю оставшуюся жизнь хватит!
– Думаешь, много осталось? Дурак ты, Витенька, – лениво сказал Влад. – Ну-ка, плесни мне аква витэ[8], и я объясню тебе, почему ты дурак… Я жив и процветаю только потому, что все они думают, что этих дискет нет и в помине… Что я стираю информацию…
– А почему и вправду не стираешь?
– Потому же, почему и молчу как рыба. Хома сум, хумани нихели а мэ алиэнум путо[9]. Хочется пожить еще, отличная штука жизнь, будь она проклята! Это только в моей ситуации она не стоит и копейки, но за нее можно поторговаться, глядишь, и выгадаю гривенник… Эти дискеты и есть предмет торга.
– А ведь я могу тебя заложить, – пьяненько хихикнул Витенька.
– Не заложишь. Меня уберут – тебя поставят на это место как посвященного. А это несладкое место, хуже Голгофы… Любой неверный шажок, и пациент отправляется ад патрэс[10]. И уж тогда лихие ребятки тебя подметут, будь спокоен. И сляжешь под скромной табличкой хик яцет…[11], губошлеп. Устал, устал… Не могу больше. Устал.
– Четыре года с тобой работаю, и четыре года одно и то же! Если устал, то бросай все к чертовой матери.
– И бросить не могу. Только о том и молюсь, чтобы умереть собственной смертью… Но чую, чую –