же удавалось сдерживаться.
Паулина взяла меня за руку и помогла подняться.
– Ваше высочество, – она протянула мне мягкую простыню, чтобы прикрыть наготу и сохранить хотя бы те крохи достоинства, что еще оставались у меня.
Мы украдкой переглянулись, и мне немного полегчало. Паулина подвела меня к большому зеркалу и подала зеркальце в серебряной оправе, чтобы и я смогла оценить работу мастеров. Перебросив длинные волосы на грудь, я приспустила простыню, до поясницы обнажив спину.
Все, затаив дыхание, ждали моей реакции. Я старалась казаться невозмутимой, чтобы лишний раз досадить матери, но нельзя отрицать, свадебная кава в самом деле вышла великолепной. Рисунок меня ошеломил. Уродливый герб Дальбрека был выполнен необычайно красиво… На моей спине лежал укрощенный рычащий лев, держа в когтях замысловатый узор из вьющихся виноградных лоз, символа Морригана, изящно сплетающихся в массивное V, сходясь на пояснице. Лев выглядел гордым, и в то же время покорным.
У меня ком встал в горле, глаза защипало. При других обстоятельствах я бы могла полюбить эту каву… Почла бы за честь носить ее. Я сглотнула, представив, как ахнет от изумления принц, сбросив мое свадебное одеяние после обмена клятвами. Похотливая жаба. Но искусству мастеров следовало отдать должное.
– Превосходно. Благодарю вас и не сомневаюсь, что с этого дня мастера Морригана будут в почете и у Дальбрека.
Мать улыбнулась, зная, чего мне стоили эти скупые слова.
На этом всех попросили удалиться: оставшееся время мне предстояло провести с родителями и Паулиной, моей камеристкой. Мать принесла нижнее платье, из белого шелка, невесомое, словно облачко – тончайшая ткань будто таяла в руках. Шелк мало что прикрывал – очередная формальность, такая же неясная и бесполезная, как бесчисленные пласты древних традиций. За нижним платьем последовало верхнее, с вышитой на спине V, повторявшей узор кавы: дань уважения Дальбреку и знак нового подданства невесты.
Мать затянула скрытую в платье тесьму, ткань мягко прильнула к телу, подчеркнув линию талии, но не образовав ни единой складки на спине, что было поистине чудом. Это была инженерия того же порядка, что и у великого моста Голгата, а то и более удивительная. Казалось, швеи вплели в ткань настоящую магию. Размышлять об этом было гораздо приятнее, чем думать о том, что случится в ближайший час. Мать торжественно развернула меня лицом к зеркалу.
Позабыв обиды, я замерла в восхищении. Никогда не видела платья прекрасней! Поразительно изящно и просто; единственное украшение – вставка из плотного кружева работы местных мастеров по глубокому, до талии, V-образному вырезу. Элегантность. Кружева повторяли форму выреза на спинке платья. В нем я казалась себе другим человеком – старше, мудрее… Кем-то, чье чистое сердце не таило секретов. Кем-то… непохожим на меня.
Не проронив ни слова, я отошла от зеркала и уставилась в окно. Моя мать еле слышно вздохнула, следуя за мной по пятам. Вдалеке виднелся одинокий красный шпиль на руинах Голгаты.