поверхность, ощутив боль всем своим обнаженным телом. И, как только боль начала стихать, инстинкт самосохранения заставил открыть глаза.
Она лежала на спине, и над ней было сумеречное небо. Подняв голову и привстав на локти, она осмотрелась (боль от движения прокатилась по телу, но она не обратила на это внимание – она очень хорошо знала, что любая боль преходяща). Спереди, слева и справа было бесконечное черное пространство. До самого горизонта – черный хорошо укатанный асфальт. Через боль в ногах она встала и посмотрела вокруг с высоты своего роста – терпеливо и медленно.
Закатанная в свежий асфальт планета (если это планета) под сумеречным небом Солнце зависло за горизонтом (если оно там есть). И её голое тело, как белая песчинка на черном песке.
Ни дуновения ветерка, ни облачка на небе, никаких звуков и видов на пустом горизонте. Только чистый черный асфальт.
И в этом странном безжизненном мире невероятным казалась божья коровка, вдруг прилетевшая ниоткуда, и севшая на грудь. Насекомое сложило пятнистые крылья и медленно двинулось осваивать новый мир.
Она улыбнулась, обрадовавшись живому существу, и подставила палец, на который божья коровка и забралась. Поднеся её к лицу, она умиленно посмотрела на неё (вспоминая стишок из детства), и…
… увидела холодные глаза, те самые, что были у него всегда, а она не хотела замечать их, слушая слова и чувствуя его руки. И мало сказать, что в глазах была угроза – в них она увидела ужас бесконечного процесса «прочищения дырок».
– Милая моя, сейчас начнем, я ведь знаю, что тебе это нравиться. Ты бы сказала, я бы делал это чаще, значительно чаще. О, ты бы знала, как мне нравиться доставлять тебе удовольствие, будь уверена, я могу делать это бесконечно.
Там, внизу, между ягодиц, возникло ощущение (судорожное сокращение растянутых мышц, колющая боль, и зуд незаживающих ран) – предвестник будущей унизительной боли.
Она хотела закричать, но здесь не было звуков, поэтому, бессмысленно раскрывая рот, она взмахнула рукой, сбрасывая божью коровку на асфальт. И кулаком, сверху, словно молотком, расплющила насекомое, нанося удар раз за разом, пока боль в руке не остановила её.
Маленькое мокрое пятно на асфальте и все. Хотя нет, – рука по локоть в крови и множество красных пятен на теле. Она задумчиво посмотрела на кровавую красоту (когда-то это уже было, возможно, в одну из тех ночей, когда монстр приходил к ней ночью, когда она погрузила руку в его мякоть).
Словно чувствуя кровь, прилетела муха. Большая жирная муха с синюшным отливом большого брюшка, которая откладывает свое потомство в падаль, в дерьмо (что ты и есть сейчас, что тут непонятного, ты сейчас, милая моя, накачанная миллиардами спермиев гниющая падаль, исторгающее накопленное годами дерьмо, пару сотен мушиных яиц тебе не помешают). Муха села на окровавленную руку, и, не дожидаясь, пока насекомое посмотрит на неё холодными глазами (в чем она была уверена на все сто процентов), она прихлопнула её свободной рукой.
Упавшая на асфальт муха была еще жива: трепыхались