На ум приходили наборы слов: «Совы ухали, мы охали, много моха ли, мало вздохов ли». Кроссовки наступали на кучи желтой листвы, сбившейся в стоги, и ворошили ее. Мы молчали, слушая тишину над головой. Минут через сорок лиственных стало меньше, а хвойных больше – вокруг них расселись большие серые камни. Кто-то приземлился на голову. Моя рука дернулась к макушке, чтобы проверить упавшее, и нащупала снежинку. Я схватил ее, пытаясь рассмотреть, но она тут же исчезла меж пальцев. За ней упала еще одна и еще. Настолько же внезапно, насколько осень следует за летом, после продолжительного холодного ветра повалил снег. Это был первый раз, когда мы встречались с ним не под конец октября, а в сентябре. Женя подняла глаза наверх – снег активно пробирался сквозь верхушки деревьев, облетая стволы и иголки, и метил прямо на наши головы.
– Не рады нам здесь, – многозначительно сказала она.
– Зато мы здесь всем рады! И нас отлично встречают небеса – таким-то салютом, – я толкнул ее в бок и обогнал. Мы виляли меж камней еще минут пять.
– Ерунда какая-то происходит. Возвращаться надо.
– Что значит – возвращаться? Дойдем уж до конца и залезем хоть на пару столбов.
– Нет, Дим. Скоро снег завалит здесь всё, и залезть куда-то будет невозможно. С горами не шутят. Давай вернемся сюда завтра или послезавтра?
– У меня всего пара дней в городе. Я ехал в Красноярск только ради этих столбов, а ты предлагаешь поворачивать за пять минут до подхода. Так не пойдет.
Я наотрез отказался идти назад, и мы продолжили ступать по земле, покрывающейся снежным покровом. Кроссовки иногда проваливались в жижу. Женя шла сзади, периодически останавливаясь в растерянности, и мне приходилось ее подгонять. С каждой минутой снег валил быстрее, а мы передвигались медленнее, и меня стало приводить это в злость. Я бормотал себе под нос: «Перлись сюда за тридевять земель ради того, чтобы съюлить в самом конце! Не из такого камня мы сделаны. А если Женя боится и хочет домой, то пускай поворачивается и дует, я и сам доберусь».
Напарница снова остановилась, и у меня появилось время замереть и немного проанализировать свои эмоции. Стало ясно, что принятием решений руководило только одно явление – мой эгоизм, зрелый, прочный, громадный, готовый заполонить собой все встречные национальные парки и столбы. Было же понятно, что идти вперед – не лучшая затея, но он упорно толкал меня сзади в спину. Это он, все он кричал фразочки типа: «Все должны, и ты должен! Мир обязательно надо изменить! Если у тебя не выйдет, что подумают другие?» Это его я подпитывал, когда гордился или убивался. Это он по-прежнему тянул меня вниз, когда в редкие минуты светлости я желал стать чистым. Вот гад! И стало мне противно от себя и от того, что легко иду на поводу у эгоизма. И извинился я перед Женей, повесил голову, но путь к столбам все равно продолжил.
Стало ясно, что принятием решений руководило только одно явление – мой эгоизм, зрелый, прочный, громадный, готовый заполонить собой все встречные