обратил внимание, что дворня выстроилась как положено, встречает со всем почтением. Кивнул дворецкому Гиви. Тот просиял улыбкой сквозь усы, отдал честь по-военному. Ладно…
– Здравствуй, сынок! – выкатился на крыльцо папаша, – С приездом!
– Хелло, папаня! – ответствовал Митенька, уклоняясь от объятий, тем самым давая почувствовать свое некоторое неудовольствие.
– Проходь, проходь! Обед через пятьдесят минут, искупайся пока с дороги. Выглядишь молодцом! Загорел, заматерел! Извини, побёг: у меня там на проводе Африка, переговоры, значит, закончить надоть, – Иван Пантелеевич уже нетерпеливо пританцовывал.
Прошествовав в Отчий Дом, Митя направился прямиком в бассейн. Содрал с себя одежду, бросил на пол и голяком плюхнулся в прохладную подсвеченную воду. Вынырнул, отфыркиваясь: да, бассейн – это хорошо! Поплескался минут десять, потом подплыл к бортику, надавил кнопку. Рысью вбежал камердинер Васька с простынкой, халатом и шлепанцами.
– С приездом, Дмитрий Иваныч! – поклонился он.
Не удостоив его ответом, Митенька вылез из воды. Васька проворно накинул простыню, растер спину.
– Костюмчик какой к обеду приготовить, Дмитрий Иваныч? Сорочку? Галстук?
– Сообрази сам, не маленький! – рассеянно махнул рукой молодой хозяин, – И исчезни, скотина, думать мешаешь!
Ни о чем таком важном он сейчас не думал, но строгость-то нужна, верно?
Шаркая задниками шлепанцев пошел гардеробную. Васька уже стоял наготове с песочным костюмом от Гуччи. Опустившись на колени, натянул на протянутые ноги носки, разгладил складочки. Подал рубашку, брюки, завязал галстук, вдел в манжеты запонки.
Посмотревшись в трельяж, Митя остался доволен, а, посему, Васька избежал подзатыльника.
Обед был накрыт в малой столовой. За столом папахен, очередная мачеха Верка (чуть старше пасынка!) и Тимофеич. Сел, заложил салфетку. Официанты разнесли закуски, сомелье Гастон набулькал винишко.
– Ну, Митенька, как там, в Оксфорде? Уроки-то, учишь? – благодушно осведомился глава семьи, выпив первую рюмку.
– Нормально… – буркнул сын, не отрывая глаз от тарелки.
– Корень учения горек, а плод его сладок! – изрек папаня с тошнотворным пафосом, – Трудно, сынок? Вот, смотрю, хвосты у тебя за последний семестр, аж две штуки. Латинский и это… римское право. Может, тьютора поменять, а?
На душе стало кисло. Опять начинает воспитывать, старый хрен!
– Папаня, ну зачем мне, благородному человеку, вообще это надо? Универ этот? Мне предназначен более высокий удел! Ну, окончу я курс, и что? Работать идти? В жизни дела поинтересней есть!
Иван Пантелеевич задумчиво рассматривал рюмку с налитым в неё первачом. Ничего другого, кроме лично выгнанной и очищенной самогонки он не пил. С неё, родимой, собственно, и поднялся в восьмидесятых. Слова сына были огорчительны.
– Да ты хоть намекни, что за удел такой, более высокий, сделай милость! – ласково спросил он и поднял