тебе очень вкусно, – засмеялась Катя.
Тем же вечером она приставала ко мне, когда мы только легли в постель, но я был непреклонен.
– Я бы с радостью. Я бы с огромной радостью, но мне даже дышать тяжело.
– Ну!
– Сама виновата.
– Ладно, спи. – Катя поцеловала меня и отвернулась.
Надеюсь, хоть не обиделась.
А ровно через неделю случилось несчастье. Оно подкралось незаметно. В общем-то, как и всегда.
Я был в своем тесном ларьке, когда мне позвонила Катя и сказала, что нас ограбили.
– Как ограбили? – переспросил я, надеясь услышать другой ответ.
– Я… я не знаю, как? – она заливалась слезами, и сложно было что-то понять. – Через дверь, наверное. Или через окно. Я не знаю. Тут всё вверх дном. Приезжай.
– Я не могу бросить торговлю, – снова ляпнул я какую-то чушь. Ну как же мне не бросить этот проклятый ларёк, когда мою, точнее, съёмную квартиру ограбили?
Я позвонил Максу, но не дозвонился. Не брал он трубку. Или же не хотел брать.
Закрыв ларёк, я помчался домой.
Входная дверь нараспашку. Выпиленный болгаркой замок валяется рядом. В квартире полнейший бардак. Вещи на полу вперемежку с вывернутыми ящиками. Даже бельё, и то сорвано с кровати и брошено рядом.
– Ты как? – спросил я Катю. Её трясло. Она обливалась слезами и никак не могла успокоиться.
Катя прижалась к моей груди. Я обнял хрупкое тело, и её дрожь, невольно передалась и мне.
– Мы… мы… – она пыталась что-то сказать, но поток слез обрывал предложение на первом слове.
– Всё будет хорошо. Главное, что ты цела. Остальное – наживное. Ну что здесь такого? – говорил я насмешливым тоном. – Сорвали постель, перевернули ящики. Подумаешь. Делов-то… Один вечер уборки, и всё встанет на свои места. Даже и не заметишь, что что-то случилось. Ничего ведь страшного. Ведь ничего?
Она подняла на меня мокрые глаза и глубоко кивнула.
– Ни… ни-ничего.
– Ну вот. Всё хорошо.
– М-м-мои серёжки. Они забрали серёжки, которые ты мне подарил.
– Подарю ещё. У нас ведь есть деньги… – спокойно ответил я и вздрогнул. Да так сильно вздрогнул, что и Катя это заметила.
– Ч-что случилось?
– Я сейчас.
Меня начало лихорадить. Так же или даже хуже, чем Катю. Мысли бегали в пустой голове. Руки дрожали. Катя что-то говорила, но я не слышал.
Подойдя к вывернутому наизнанку шкафу, я молился лишь о том, чтобы металлическая коробка была на месте. Вряд ли её нашли. Ведь она хранится на самом дне. Под простынями, под пакетами с обувью. Под старым хламом давно забытых вещей. Они не могли. Не могли. Не могли…
Аккуратно, как сапер на минном поле, я схватился за край постельного белья и потянул на себя. Из-под простыни показался край коробки. Я замер, боясь, что, потянув простыню ещё чуть-чуть, я увижу, что она пуста, что мои труды последних двух лет пропали вместе с этими гадами, вломившимися к нам. Но надо было решаться.
Я