личность, но и ее судьбу! Он неосознанно, изощряясь в литературном остроумии, описывал стигму! Остается удивляться: ведь всякий раз, когда Теофраст входил в Академию своего первого учителя, у него перед глазами было суровое предупреждение Платона: «Не геометр да не войдет»! От Платона Теофраст услышал и это: «Amicus Plato, sed magis arnica Veritas»,22 слова, которые Платон вложил в уста Сократа. Все вместе в «творческой лаборатории» Теофраста и создали почву для такой живучей ошибки: вместо вычисления «характера-стигмы», изощряться в остроумии и литературном таланте.
И вот наше заключение:
характер человека измеряется циркулем и линейкой. Он может быть:
1) диспропорцией человека,
2) дисбалансом,
3) стигмой – врожденной или приобретенной.
И задача каждого, кто занимается характерологией, найти «золотое сечение» в человеке. В его теле и душе. Это прекрасно понимали и делали:
1) Стендаль, 2) Бальзак, 3) Эмиль Золя, 4) Лу Саломе, 5) Марина Цветаева – лучше всех предыдущих авторов. Мы не назвали еще Сервантеса, Лопе де Вега, Кальдерона, потому что недостаточно хорошо их знаем (рукописи нам недоступны) … Наши гении-классики – Лев Толстой, Федор Достоевский, Иван Тургенев, Александр Николаевич Островский, Антон Павлович Чехов и другие, создавали не характеры. Они создавали миры! Так же, как Данте. А до него – Эсхил, Софокл, Еврипид, Гомер, Шекспир. Не случайно герои, разыгрывающие пьесы Эсхила, Софокла и Еврипида надевали маски. В «масках» были и герои Гомера и Шекспира (за что их не высоко ценил Лев Толстой)…
Василий Макарович Шукшин создал галерею двух типов характеров (литературных портретов) с присущими ему юмором и философской глубиной: «чудика» и «крепкого мужика».23 Как только книга вышла в свет, Шукшин набрал экземпляров, сколько мог унести и полетел на Малую Родину. Сначала отнес книги в Барнаульские Университет и библиотеку, потом в школу, где преподавал в Бийске и библиотеку, и, наконец, в Сростки, в сельскую библиотеку. Он мне рассказывал, что чем больше он становился известен, тем больше его не любили в Сростках! Через день два, как он отнес книги в сельскую библиотеку Сростков, как-то возвращаясь с Катуни домой затемно, вдруг из-за угла дома выходят к нему два дюжих мужика, в руках у одного кирпич. И говорят: «Щас убивать тебя, Васька, будем! Ты, что нас на всю страну осрамил? Даже фамилии не сменил, падла!» Василий Макарович стал оправдываться, что не имел их в виду, и на Алтае фамилий потомственных алтайцев не так уж много, вот Шукшиных полным – полно, а не родственники… «Ты мастак балакать! Долбанем кирпичом по башке, вот тогда и пиши, и рожи с экрана корчь…» Василий Макарович замолчал. Стоит, участи своей ждет, одновременно присматривается, как опередить мужика, если он вдруг действительно вздумает его кирпичом ударить. При этом знает, что если бы хотели, то без «ля-ля» долбанули бы из-за угла и концы в воду! Значит,