взяли, валяные сапоги-то. Морозы предстоят, Крещенье скоро!
Румяный, как девица, Шеин поморщился.
– Фи, Петр Иванович! Валенки – это же так… неизящно!
– В походе первое дело удобство, а уж изящество – опосля и потом! – наставительно улыбнулся начальник секретной экспедиции, – Поверьте ветерану!
Ранним утром они стартовали на Москву. Обоз получился внушительный: крытый возок для Вишневского, Шеина и Маркина, двое саней с охраной и денщиками, да ещё двое саней с провизией, водкой и фуражом. Ехать предстояло через места, разоренные войной, мало ли что. Из-за этого багаж Шеина значительно превышал объём солдатского ранца. Маменька, вдовая генеральша, и варенья положила, и кур-гусей-яиц, и буженины, и осетрины, и фуфаек пуховых, и носков вязаных, и подштанников теплых, и погребец с ликерами. Даже перину с подушками! Одному человеку и не поднять. Василий Кириллович заметно стеснялся, когда двое дюжих лакеев грузили все это в сани, но Петр Иванович от замечаний воздержался: мать есть мать! Сын уезжает надолго, зима на дворе. У кого язык повернется супротивничать!
Когда объятия и поцелуи закончились, и возок, наконец, тронулся, красный, вспотевший от смущения Шеин повернулся к своему начальнику:
– Ей-Богу, Петр Иванович, аки лев отбивался! Да маменьке разве внушишь… Её бы воля, так ещё бы трое саней нагрузила! Я предлагаю все на общий стол, один лопать варенье под одеялом не желаю!
– Гран мерси, Василий Кириллыч, в дороге и варенье пригодится! – серьезно поблагодарил его Вишневский, – Знаете, как солдаты говорят: в походе и жук – мясо!
Маркин довольно улыбался: любил человек вкусно поесть!
Глава десятая
После премьеры и известия о Заграничном Походе российской армии поручик Ржевский послал письмо в полк с просьбой вернуть его в строй. В течении двух недель он старательно тренировался скрывать хромоту, ибо и гусарам маршировать тоже иногда приходится. Да и лекари могут признать за инвалида и комиссовать, хромого-то. После завтрака скакал на коне до самого обеда, вольтижировал, упражнялся в рубке лозы. Уговорил Антуана фехтовать с ним, чему тот был, с одной стороны, рад, так как уже начал заплывать жирком от спокойной и комфортной жизни в плену, а с другой стороны – не рад, ибо сознавал, что тренирует врага, который скоро выступит против армии Императора на поле битвы. Утешало то, что Серж, как фехтовальщик, был значительно ниже классом. Поблажки гусару Антуан не давал, и поручик ходил весь в синяках, несмотря на защитный нагрудник и шлем.
А накануне Крещенья случилось несчастье: в результате удара эспадроном у Сержа открылась рана, началась горячка. Бедняга бредил, никого не узнавал. Привезенный из Боровска доктор Шнейдер осмотрел больного и угрюмо сообщил Александру Романовичу:
– Переусердствовали Ваш братец с шагистикой да верховой ездой. После пулевого ранения остался дремлющий очаг воспаления, нынче активизировавшийся