князь Вышеслав.
Дело принимало дурной оборот. Это было самое сложное из всего, с чем Вышеслав успел столкнуться за время своего княжения.
– Пусть Коснятин назовет человека, который обвиняет меня! – потребовал Ингольв. Веки его поднялись, глаза блеснули – меч, давший ему прежнее прозвище, показался из ножен.
– Это холоп, – вынужден был сознаться Коснятин, на миг опустив глаза.
– Холоп? – раздельно, с презрением повторил Ингольв. – Так ты обвиняешь меня со слов холопа?
Приспей и Столпосвет покачали головами. Не только мудрые бояре, но и самый бестолковый отрок, изредка сидевший у дверей во время княжьих судов, знал, что обвинять со слов холопа можно только в мелкой краже, и то если холоп – тиун или ключник.
– Я знаю, почему Коснятин верит холопу, – презрительно продолжал Ингольв. – Но я не потерплю, чтобы холоп меня обвинял. Мой отец не чистил конюшни у князя! [5]
В тот же миг Коснятин встал, схватившись за рукоять меча; Ингольв порывисто шагнул ему навстречу. Княжеские гриди, вскочив, в несколько рук вцепились в плечи Коснятина, и Ингольв остановился, держась за меч.
– Княже, ведь твою родню позорят! – негромко подсказал Взороч, но так, что Вышеслав не мог пропустить этих слов мимо ушей.
Закусив губу, он сжал подлокотники кресла, учащенно дышал и не знал, на что решиться. Он тоже не пропустил намека Ингольва насчет конюшни: ведь это его, Вышеслава, бабка Малуша, сестра Добрыни, тоже была холопкой. Сам Вышеслав никогда не видел своей бабки, но оскорбление относилось и к нему. Князь Владимир очень не любил вспоминать о своем происхождении и не прощал, когда ему об этом напоминали.
– Тише, тише, люди добрые! – вмешался епископ Иоаким, подвижный, кудрявый черноволосый грек с быстрыми блестящими глазами. Еще восемь лет назад, во время крещения Новгорода, он показал себя храбрецом не хуже иного воеводы и потом не раз совался между молотом и наковальней. – Сам Христос в хлеву родился, а возвышен навеки выше всех князей! – успокаивающе заговорил грек, встав между Ингольвом и Коснятином. – Ты, княже, не спеши решать, разберись толком. Тебе скоро на рать идти и этих всех молодцев вести – не дай им меж собой перессориться.
– Если Гуннар Хирви у него, ты должен взять его! – требовал Суря, злобно глядя на Вышеслава. – Мы платим тебе дань, ты должен заступиться за нас! А то все люди узнают, что наша дань пропадает даром! Князь Владимир не дал бы варягам обидеть нас!
– Поклянись, что Гуннара нет у тебя на дворе! – сказал Вышеслав, глядя на Ингольва. Напоминание об отце побороло его нерешительность. Князь Владимир не стал бы молча ждать, чем все кончится.
– Пусть Коснятин или другой свободный человек поклянется, что Гуннар есть у меня на дворе, – так же спокойно ответил Ингольв, не снимая ладони с рукояти меча. – А потом боги рассудят нас. Железо и вода хороши для низких людей. Знатным людям боги дали оружие.
– Пригласил бы ты меня в гости, Винголе, – среди общего ропота прозвучал голос боярина Столпосвета. И все поняли, что содержали в себе эти мирные слова.
– Ты