от печи, чтоб доступ к голове имел каждый. Волосы длинные, не до плеч конечно. И на голове начинался волшебный танец множества рук. Макали расчёски в воду и на голову, плелись косички, нахохливали чуб, как будто не хватало воды, плевали слюной на подопытную голову, завязывали бантики, цепляли заколки. Ссорились малыши, дёргали волосы, каждый в свою сторону, а он сидел с закрытыми глазами, сложив руки на груди и, даже засыпал. Частое и любимое дело завладеть головой.
Массаж для папы опять же на кухне или в коридоре, ложился на живот и все маленькие ноги, бегали по нему, топтались. В шахте работал, всяко приходилось уголь добывать – и лежа, и на четвереньках доводилось, малыши спину правили. Не помогала эта процедура, я, держась за стенку, вставала на спину и потихохоньку топталась, где посильней пяткой надавлю. Спина похрустывает, он говорил «на место встала».
Много играли в прятки зимой. Мы с мамой выпроваживали малышню в подъезд и старались так спрятать отца, что ребятня с ног сбивалась, пока его найдёт. Кровать родителей заправлялась высоко, с подзором, с укладкой одеял, подушек под накидками. Отца укладывали и заправляли, под кровать залезал и всяко разно. Под кроватью он летом спал в жаркую погоду, когда была ночная смена.
Такие потешки.
Наказания от родителей мальчишки и Надя получали жесточайшие. Ремень у отца был кожаный, он на нём бритву (опасную) правил для бритья. Вот этот ремень похаживал ребяткам по заду, спине, почему попадёт. Мама пользовалась веревкой, тапкой. Синяки порой не успевали сходить. Ставили в угол. Часто, в нём стоял Колька (курил и хулиганил). Насыпали пшеницу на пол, его ставили на колени, до тех пор стоял, пока не попросит прощение. Остальные быстро выходили, а он нет! Стоит, слёзы бегут. Он молчит и пшеницу из-под коленей почти съест всю. Страшно! Я в комнате изревусь, мама постоянно подходит – «проси прощение», он молчит. Маленький, иногда, лбом в стенку уткнётся, засыпать начнёт, качнётся. Страшно…
Меня отец ни разу не побил. Мама однажды приложила ко мне верёвку за компанию со всеми. Мы тогда как сдурели. Ваньку стали обзывать Манькой, все хором на кухне. Она услышала, пришла из комнаты с верёвкой и отходила нас всех. Приговаривала: «С ума сошли! А если на улице услышат и прицепится к нему эта дразнилка? Какой он вам Манька! Брат он вам! А ты здоровая, а бестолковая!» Второй раз она залепила оплеуху мне лет в 13-14.
Мои «бунты»
Первый.
Мы к родителям обращались на «вы». Мне от этого вы, не комфортно было. У меня часто получалось, на ты. Я говорила, что ведь они мне не чужие, почему вы? Отец отвечал: «У немцев так». Я много читала – всё подряд. Вычитала, что к родителям надо обращаться на ты. Принесла, положила перед отцом статейку, он прочитал. После этого ребятишки на вы, а я на ты.
Второй.
Папа очень прилично пел. Слышала я, как они немецкие песни с соседкой, тётей Эммой Шмидт выводили, а другие подпевали. Когда собирались на праздничные пирушки, песни и пляски были всегда. Компания постоянная – пять пар. Одна из них – директор средней