Алик. – Но, между прочим, тогда и романтика еще присутствовала! Эта склонность во мне тоже копошится… Я, знаешь, все детство в мореходку рвался. Питер, сама понимаешь! Кругом красавцы в бескозырках… Но у меня вечно с легкими какая-то чертовщина была. Реакцию Манту как вколют, так полруки разбарабанит. В общем, не взяли меня…
– Сочувствую.
Приподняв голову, он беззлобно хмыкнул:
– Правда, что ли? А ты как к шестидесятым относишься? Аксенова читала? Ну, молодец… Какие люди тогда были, а? Физики, лирики… КВН, между прочим, придумали. А теперь если интеллектуал, так уж такой зануда! К тому же глубоко-глубоко закомплексованный из-за своей нищеты. А в те годы никого особо не интересовало, сколько у тебя в кошельке, который папа подсунул…
– Или мама, – буркнула я.
Он кивнул:
– Ну да. Только то, что ты сам собой представляешь. Мой дед – типичный шестидесятник. Ироничный такой, умнющий, зараза! Профессор Петербургского университета. Математик, а прочитал, кажется, все на свете! До сих пор в джинсах ходит. Это единственное, что у нас общего! А так я – дурак дураком рядом с ним… Он за меня универ окончил.
– А ты чем в это время занимался?
Его блеск поугас:
– Лечился я в это время.
Расспрашивать дальше было все равно что ковырять ножом незажившую рану. Но я никогда не была особо жалостливой.
– Легкие лечил?
– Не совсем… Вернее, совсем даже не легкие.
– А что тогда?
Конечно, первым делом я подумала о наркотиках, а он – совсем о другом.
– Не прокаженный я, не бойся, – усмехнулся Алик. – Хотя… В каком-то смысле… Я – игрок. Это, знаешь ли, тоже болезнь. Если меня пустить в казино, я не выйду оттуда, пока у меня хоть что-то будет за душой. Видишь, как все запущено!
– Достоевский тоже был игроком. – Я напомнила это, чтобы как-то примирить его с собой.
Но Алику это, похоже, и не требовалось. И о Достоевском он знал все, я поняла это по тому, какая насмешка проступила в прищуре.
– Когда я проиграл отцовские медали, он и упек меня в больницу. Ему и до этого уже осточертело меня выкупать…
– Что за медали?
– Боевые, – пояснил он, на этот раз без усмешки. – Отец в Чечне несколько лет бился. За что – даже не задумывается. Мол, не его это ума дело, наверху виднее. Он – профи. С дедом они будто и не родня! Папа мой – настоящий полковник. А сын – дерьмо собачье. Это он сам про меня так говорит.
– А дед? Что он говорит?
Закрыв глаза, Алик молчал так долго, что мне показалось, будто он уснул. Я сорвала длинную травинку, которых благодаря нечеловеческим усилиям моей матери здесь почти не осталось (сплошной газон!), и хотела пощекотать нос Алика, но тут он неожиданно сказал:
– А бабушка, которая здесь живет, ни о чем даже не подозревает. Ее стараются не расстраивать, ей уже за восемьдесят. Она мою мать поздно родила, и я тоже младший в семье, брат давно женился, отдельно живет. А бабуля у меня – тоже уникальная. Но она не шестидесятница, она вообще вся из Серебряного