печали. Почему-то шторы на окнах в их доме были всегда наполовину задернуты, и в комнатах было сумрачно, почти темно.
Я пробыл в их доме в мой первый визит к ним три дня, но женщину – ее звали Ольгой – видел только урывками. Она ни разу надолго не присоединилась к нам, ни разу не выпила с нами коньяка, ни разу не села в кресло вместе с нами на террасе. Она иногда появлялась, подходила к нему, говорила несколько слов и уходила снова; у нее как будто все время были какие-то дела. Люди с их состоянием могли бы иметь прислугу, но я заметил, что она сама готовила к обеду и сама мыла после обеда посуду. Посудомоечной машины у них не было. На кухне стояла старая массивная мебель: темно-красный шкаф-сервант с посудой, коричневые стулья с высокими спинками, огромный холодильник «Siemens», включавшийся резким рывком, с сотрясением всего своего большого тела. Его компрессоры гудели, как шмели. Обстановка в доме была подстать кухонной. Я еще расскажу об этом.
Я видел, как она, повязав фартук и засучив рукава рубашки, стоит у раковины и моет тарелки и чашки, в то время как мы с ее мужем пили кофе или дегустировали очередной коньяк из его коллекции. Когда же мы сидели на террасе, я иногда видел, как за стеклом, в их сумрачном доме, бесшумно скользит ее высокая фигура с распущенными по плечам гладкими красноватыми волосами.
5
Я с самого начала знал, что зачем-то нужен ему. Я почувствовал это еще в самолете, когда он бросил на меня быстрый внимательный взгляд. Это был цепкий, изучающий взгляд человека, который что-то ищет в окружающих его людях; какое-то их свойство и какую-то их возможность, столь нужную ему, что он готов первым заговаривать с незнакомцем. Может быть, таким внимательным, цепким взглядом смотрит на солдат офицер, выбирающий, кого из них отправить в поиск в тыл врага. И я чувствовал, что он, на свой лад оценив меня, затеял ту бессловесную игру, которая называется «Приглашение к знакомству». Он не делал ничего чрезмерного или невежливого, но я ощущал, что он чего-то ждет от меня. Его взгляд, его круглое лицо показывали приязнь.
Когда он склонялся к иллюминатору и показывал мне на свой дом где-то далеко внизу, то я твердо знал, что он ждет вопросов и хочет вопросов; но я сделал паузу и ничего не спросил. На эскалаторе в аэропорту он чересчур рано начал прощаться, как будто специально оставлял себе какое-то время про запас; и руку в карман, за визитной карточкой, он опустил тоже на минуту раньше, чем протянул ее мне. Стоило мне спросить его о чем-то (а я спросил его, например, о том, бывал ли он на курорте в Гштадте и понравилось ли ему там), как он поворачивал ко мне лицо и отвечал с дружелюбием человека, который рад помочь; и когда мы прощались, он снова, во второй раз, повторил свое приглашение приехать к нему в гости.
Весь первый день нашего знакомства, сидя с ним на террасе или гуляя по променаду, я чувствовал, что он что-то хочет рассказать мне, да все никак не найдет