да где ж ей удержаться, коли топка – солома, бурьян, корешки от подсолнухов – кончалась уже в марте, ну а потом – что где попадётся.
В редкие трезвые дни Нина подшучивала над мужиком, рассказывая байки про кацапов, к которым причисляли Митьку на хуторе.
Вот нашли два кацапа серп, стали рассматривать и думать, что бы это могло быть.
Ваньк, ет чё такое?
– Дык, не знаю, но точно это что-то куда-то лезет.
Привязал Ванька к ручке серпа верёвку и давай крутить вокруг себя. Не рассчитав, резанул другу по шее. Полилась кровь.
– Вот видишь, я же тебе говорил: это что-то куда-то лезет.
Митька слушал, добродушно посмеивался, мать же, рассказывая, хохотала.
Или ещё. Выросла у кацапов на крыше сарая трава.
– Ваньк, траву-то можно корове скормить.
– Дык, давай скормим.
Стали корову на крышу тащить. Дотащили до самого верха и пустили – ешь. Она же, дура, свалилась и сдохла. Ха-ха-ха!
– А вы, хохлы, лучше, да? – не выдерживает Митька. Да я с хохлом рядом с… не сяду.
А вот поди ж ты, живёшь с ними, хохлами.
После назначенной военной пенсии можно было бы и не работать. Перестали бедствовать, ещё и дочери могли выделить с полсотни детишкам на молочишко. Пасти овец стало совсем невмоготу, ныли фронтовые раны, больше всего нога донимала. Но сторожем-то можно… В колхозной ведомости значилась фамилия жены, а работал Матвей, зарабатывая добавку к минимальной пенсии своей хохлушке. Сейчас 12 рублей, а года через два рублей 15—16. И то хорошо. Но разве ж этот кацап, развесёлый курский соловей, может жить без приключений?
Ночью на колхозном току кого только не было. И пешком, и на велосипедах, и на телегах – кто как мог добирался к неблизкому злачному месту, потому как всем нужно зерно. Плата у всех одна – бутылка самогона.
Еле ворочая языком, звонил ночью председателю колхоза, дескать, ты, дорогой наш Лисичёнок, не беспокойся, старший сержант не спит на боевом посту. Председатель терпеливо выслушивал бывшего чабана, поддакивал, соглашаясь со всеми пьяными доводами, потом мягко сворачивал разговор.
Ладно, Антонович, мне пора отдыхать, а ты там построже со всеми просителями, гони их в шею.
– Есть, товарищ председатель, ни одной души уже нет, всех послал к едрёной матери.
Почему строгий председатель не принимал никаких мер к вечно пьяному сторожу, так и осталось непонятным.
Был на току ещё один сторож, степенный трезвый мужик, исправно выполнявший свои обязанности. В его смену ночные посетители почти не приезжали, так как Стуков не относился к любителям мутного зелья, а денег не предлагали.
Сторожить полагалось только ночью, днём работала небольшая бригада с завтоком.
Видеться сторожа могли только по воскресеньям: один уходил с ночного дежурства, другой заступал утром на сутки. За неделю этот весь правильный Стук (многие даже не знали, что он Стуков) собирал все претензии к Митьке,