мне очень нравится, однако не так, как Вергилий[5]. Я бы хотел попросить кое о чем. Я сделал полдюжины лодок и совсем стер руки. Еще я снял план Хоува – это была очень интересная работа. Я был бы очень обязан, если бы Вы спросили папу (я надеюсь, что он пребывает в здоровье и бодрости), не сможет ли он одолжить мне свою длинную измерительную ленту. В ней восемьдесят футов[6]; он знает, что я имею в виду. Я обещаю обращаться с ней аккуратно. Я хочу начертить план точнее, хотя и этот довольно точный, как мне кажется. Еще я немного рисовал. Я хочу снять виды всех (наверное, пяти) главных домов этого славного города. Я уже нарисовал пару».
В перерывах между классическими штудиями я занимал себя не только составлением плана города Хоува в его тогдашнем состоянии, но и критическим изучением деятельности по его расширению, что тогда активно велась. В непосредственной близости от школы тоже возводили два дома, и мне казалось, что новостройки изобилуют разного рода небрежностями и упущениями. Как-то вечером, в преддверии сильного, судя по всему, шторма, я сказал двум своим однокашникам, что не успеет еще наступить утро, как эти дома повалятся. Они возразили. Мы поспорили и держали пари. Так что же – я оказался прав: ночью во время бури их стены и в самом деле повалились.
Затем два года я провел в Парижском коллеже… Но вообще-то мне не так уж и часто приходилось покидать дом, а потому я мог непосредственно наблюдать работу отца. Особенно восхищала меня модель уже упоминавшегося мной механизма для пошивки сапог и фанеровочная машина – у нее была пила огромного размера, в диаметре больше моего роста, обеспечивавшая замечательную равномерность вращения, и еще механическое приспособление для очистки фанеры от опилок…
Что сказать дальше? Не знаю. Кажется, я и в раннем детстве старался придерживаться честных правил, тяготел к порядочной игре, не любил разного рода мелких жульничеств, которые столь часто позволяют себе дети, а во всем остальном… да был как все, наверное. Я рос в хорошей и довольно обеспеченной семье, поэтому занимался именно тем, чем занимались все отпрыски таковых: гребля, велосипед, пешие прогулки, прилежная и упорная учеба, пикники, частные спектакли… В общем, кто жил в Англии первой половины XIX века, тот знает, о чем я говорю. А кто не знает, пусть почитает хотя бы Джерома Клапку Джерома. Замечательный автор, скажу я вам.
Но все это не обходилось без хотя бы частичного удовлетворения того изобретательского зуда, что не покидал меня ни на минуту. Так, помню, лет в шестнадцать, чтобы обеспечить друзьям успех в соревнованиях по гребле на время (нужно было преодолеть по Темзе расстояние от Лондона до Оксфорда и обратно – в общей сложности около 180 миль), я разработал конструкцию, а затем и организовал строительство новой четырехвесельной лодки. Она заметно превосходила любое из ходивших тогда по Темзе суденышек такого типа по длине и по соотношению длины к ширине, благодаря чему летала просто как птица. В итоге заветный приз был нами получен. И, надо сказать, получен довольно легко, поскольку первые