Там у меня неясная свалка из догоревших свечей, оплывших воском, ненареченных вольтов и деревянных рун, которые я так и не закончил выжигать. В углу, в относительном порядке, только алтарная статуэтка, как бы свысока смотрящая на творящееся вокруг безобразие.
– Это что? – с какой-то неприязнью спрашивает отец.
– Кали, – коротко отвечаю я. – И только не надо впаривать мне, что лоа обидятся. В каждой культуре есть свой лик Смерти, я просто беру несколько из разных и с ними нормально работаю. И вообще я ваш вудуизм не люблю, мне вон легче у карт что-нибудь спросить, чем тащиться на кладбище и приносить жертву ради сомнительного удовольствия пообщаться с духами.
Я присаживаюсь на край подоконника, подвинув в сторону Кали, закуриваю. Пока я выдыхаю дым в открытое окно, а не ему в лицо – хотя хочется, нагло так, с усмешкой, – отец, кажется, не против. Я задумчиво наматываю на пальцы грубые нитки, лежавшие под рукой, думая ни о чем – все еще слишком болит голова. Потрепанная пенька почти до боли врезается в кожу.
Сытый кот урчит под босыми ногами, головой тычется, но наклониться и потрепать его по загривку у меня совсем нет сил. Так и сижу, глядя сверху вниз, на него, на шерсть, в тусклом освещении кажущуюся не рыжей, а грязно-песчаной, теряясь где-то между полос. Ветер с улицы, словно ошибившись адресом, проскальзывает в окно, разбивая тяжелый запах никотиновых смол, проходится по моей шее, прохладный, словно то самое дыхание смерти, которое каждому придется однажды почувствовать.
– А после этого нас считают сатанистами, – невесело говорит отец, кивая на мой захламленный подоконник, и это немного возвращает меня в реальность.
– Ну извините, – раздраженно развожу руками, встряхиваясь, но я почему-то с трудом говорю. – Кстати, ничего такого в этом нет, у Лавея весьма неплохо все изложено…
– Лоа не прощают такого к себе отношения, – чуть повысив голос, срывается отец. – Ты просто безрассудный мальчишка, вот что! Однажды ты доиграешься – смешивать столько практик…
– А я не боюсь смерти, – неожиданно серьезно говорю я. – Я вижу слишком много мертвых, чтобы бояться… И за твоей спиной их достаточно, но разглядеть не получается – слишком давно это было.
Отец невольно оборачивается, будто в глубине души надеется видать там своих мертвецов, но эти мутные тени могу различить только я.
– Я всего лишь делаю то, о чем люди просят – не бесплатно, конечно же, – продолжаю я. – Я знаю, на что способен, и никогда не буду подвергать опасности свою шкуру – не ради сотки баксов за порчу на смерть.
– Не боишься Бога? – вздыхает отец, понимая, что переспорить меня уже получится.
– Бо-ога, – передразниваю, следя за тем, как меняется его лицо – все-таки жизнь с примерной католичкой Мэри дает о себе знать.
Помню, когда-то в детстве я, честными глазами глядя на мачеху, брякнул, что Бога нет, так она тогда едва не грохнулась в обморок. Довольно улыбаюсь, вспоминая то время – тогда это казалось мне забавным, теперь – скорее страшным.
– Хороший