к церкви.
– Надеюсь, креститься перед входом необязательно? – саркастически спрашивает Мэтт. Церкви он не любит.
Но Даниэль уже ныряет в темный провал входа.
Здание давно заброшено, в раскрошившихся стенах и потолке много дыр, сквозь которые сочится лунный свет. Боковые нефы полны теней и грязи, деревянные скамейки остались, хотя часть из них иссохла до такого состояния, что на них страшно садится. Некоторые валяются перевернутыми.
Эши проходят до конца маленькой церквушки. Мэтт опускается на скамейку, Летиция устраивается на спинке, поставив ноги на сидение и ничуть не смущаясь задравшейся юбки. Даниэль усаживается на высокий каменный алтарь, прислонившись спиной к проржавевшему кресту. В стороне слышен шорох, но никто не оборачивается. Это теням стоит бояться Эшей, а не наоборот.
Даниэль открывает бутылку и делает первые глотки. Передает Цие:
– Только маме не говори.
Она кривится: как будто хоть когда-то говорила! Как будто она вообще что-то рассказывает матери. Хотя та временами догадывается сама.
Летиция залихватски делает несколько глотков, все-таки морщится, но удерживается, чтобы не закашляться.
– Что это за пойло? – спрашивает она, переведя дух.
– В вашем заведении для благородных девиц такого не водится? – Мэтт перехватывает бутылку и легко отпивает. – Отличный виски.
Даниэль хмыкает:
– Особенно с твоими таблетками. Вообще улет.
– Дай попробовать, – оживляется Ция.
На лице Мэтта выражение, которое вряд ли можно назвать радостным, а Даниэль возражает:
– Я тебя домой не потащу. Твоя мать и так меня не любит.
– Она всех не любит.
– К тому же, – замечает Мэтт, – тут и без таблеток отлично. Прекрасное место для ночных посиделок.
– Знал, что тебе понравится, – Даниэль тянется за бутылкой, но Мэтт не торопится отдавать. – Много здесь мертвецов? Рядом вроде было кладбище.
Мэтт оглядывается, как будто хочет разглядеть духов – но ему не надо пытаться, он и без того их видит. Всегда. Но сейчас он качает головой:
– Рядом с тобой духи… дохнут.
Даниэль достает сигареты, и Ция первой же тянется к пачке. Даниэль не возражает и дает ей прикурить. У Мэтта свои сигареты и, пока он закуривает, Даниэль успевает перехватить бутылку.
Они мешают горьковатый дым с виски, камнями заброшенной церкви и стрекотом с болот. Когда бутылка идет по третьему или четвертому кругу, где-то ухает сова.
– Кстати, Ция, – Даниэль смотрит на сестру, – я так понимаю, ту девицу убила ты?
– Надеюсь, нам не придется избавляться от трупа, – ворчит Мэтт.
Ция фыркает: уж если мать не особо-то ругала, то братья точно поймут. Выражение их лиц не меняется, когда она рассказывает о сработавшем ритуале. Не без гордости.
– Чем она тебе мешала? – спрашивает Мэтт.
– И в чем выгода от ее смерти? – добавляет Даниэль.
Но Ция не теряется:
– Она