пуэра… Тогда я еще не знал, что это, возможно, было бы самым разумным вариантом. Не знал и того, что в ближайшие дни мне уже не придется скучать.
На улице по-прежнему светило солнце, и я решил прогуляться. К тому времени я изведал уже все дорожки, которые разбегались от дома в разных направлениях. Сегодня мой выбор пал на ту, что спускалась к небольшому водопаду в бамбуковой роще. Место располагалось в низине, там никогда не было ветра, а в воздухе разлетались облака мелкой водяной пыли. В том направлении любил ходить Хуршид, и я в тайне надеялся, что смогу его там сегодня застать.
Около часа я шел по дорожке мимо причудливых карстовых образований, торчащих сквозь заросли тростника и ельника. Проходя мимо молельного домика, затерянного в этой глуши и обычно очень неухоженного, я внезапно остановился. Впервые за всё это время домик был аккуратно прибран, а у подножия черного изваяния бородатого божка в просторных одеждах дымились сандаловые свечки, рядом лежали сморщенные яблочки и миска с окоченевшим рисом. Свечек было три, так что нетрудно было догадаться, кто их поставил. Хуршид, как и следовало полагать, воздержался от «идолопоклонства», так что свечки, по всей видимости, принадлежали Манфу и двум китайцам. Похоже, я разгадал причину их временного отсутствия в полдень. По традиции перед началом важного дела китайцы ставят свечки своим божествам, хотя в обычное время могут и не проявлять совершенно никакой набожности. Но начало творческого «сезона» было для моих друзей крайне значимо, и потому требовало благословения высших сил. Постояв перед изваянием божка, по полустертому лицу которого ползли отблески солнечных лучей, так что казалось, будто лицо всё время меняет свои формы, я направился дальше.
Издали донесся шум водопада, и вскоре я вышел на небольшую площадку с вытоптанной прошлогодней травой, практически полностью утратившей первоначальный зеленый цвет. Площадка заканчивалась обрывом высотой метров двадцать, и внизу было небольшое озерцо, наполняемое двойной струей невысокого водопада, стекавшего из расщелины в противоположном горном склоне.
На берегу озера, спиной ко мне, на коленях стоял Хуршид – он совершал намаз, и его красивый раскатистый голос отдавался от скалистых стен небольшого ущелья. Дожидаясь окончания намаза, я вслушивался в слова красивого и незнакомого мне языка. Но вот намаз был закончен, а Хуршид, вместо того чтобы встать с земли, прижался к ней лицом и находился в этом положении минут десять. Я уже собрался спуститься к нему, узнать, что такое с ним происходит, но иранец, будто ужаленный, внезапно вскочил на ноги и с места прыгнул в воду озера. Покачнувшись на скользких камнях, он сохранил равновесие и так, стоя по щиколотки в холодной воде, начал громко и протяжно произносить слова. Это точно был не намаз, но происходящее создавало ощущение некоего священнодействия. Иранец был весь в движении. Он то начинал размахивать руками, поочередно указывая на воду, горы, солнце и небо, то вдруг начинал ходить по мелководью