поместились на корме, музыка заиграла торжественный марш. На палубе был праздник, все были веселы, исключая злополучного Буврейля.
Представление началось. Послышался громкий ружейный залп, показалось шествие бога экватора, а матросы, взобравшись на рангоут, пригоршнями бросали на палубу бобы. Бог, ведя под руку свою супругу – маленького юнгу со стружками вместо волос, – поместился на троне под грот-мачтой. Вокруг этой группы разместились придворные тропического двора, астроном, юнга-купидон и т. д. Все были в фантастических костюмах и длинных бородах из пакли.
Тогда бог Тропиков поднялся и в напыщенной речи объявил пассажирам и морякам, пересекавшим в первый раз экватор, что он по своей отеческой заботливости решил отрубить им голову, чтобы их вылечить от мигрени, и отпилить им члены, чтобы предохранить их от ревматизма. Затем прошел ряд больных. Каждого из них два жандарма подводили к покрытому доской баку. Больной совал по монете каждому из жандармов, ему подносили к губам священное кольцо, выливали в рукав или за шею флакон одеколона – и этим шутка кончалась.
Эта первая часть увеселения была сделана на скорую руку. Экипажу хотелось поскорее дождаться очереди Буврейля. Сумасшедшего вполне предоставили матросам, и они ждали его с нетерпением. Финансист, ничего не подозревая, смотрел, как его товарищи проходили мимо бака, и, услыхав свое имя, любезно отдался в руки жандармов, на которых была возложена обязанность провести его к «Реrе Trois Piques». Радостное «ура» огласило воздух.
Буврейль окинул всех удивленным взглядом. Он увидел кругом восхищенные лица; матросы, пассажиры ликовали, и более всех Лаваред, стоявший около мисс Оретт, смеявшейся до слез, несмотря на британскую чопорность. Сам сэр Мирлитон под руку с дочерью, казалось, намеревался принять участие в общем веселье. Этот почтенный англичанин, конечно, с трудом удерживался от смеха, что придавало ему комичный вид.
Буврейль предчувствовал несчастье. Радость врага всегда худое предзнаменование. Он хотел убежать от матросов, но эти последние схватили и довольно грубо посадили его на доску, покрывавшую бак. Он пытался вырваться, но тяжелые руки пригвоздили его к месту. Другие представители тропического маршальства поддерживали его кто за голову, кто за ноги, так что он не мог и двинуться.
Один из палачей приблизился к нему и, держа перпендикулярно гвоздь над его головой, делал вид, что вбивает его сильными ударами молотка. При других обстоятельствах Буврейль понял бы, что это была только шутка, но с того дня как он вступил на этот злополучный пароход, все его дразнили, обращались с ним плохо и грубо, он потерял способность соображать. Увидя острие гвоздя и молоток, он, подумав, что ему пришел конец, испустил крик ужаса – ему ответили громкими взрывами смеха. Гвоздь был из выкрашенного хлебного мякиша.
Страх был комичен; ростовщик сознавал это, и его гнев возрастал. Он бросил на Лавареда взгляд, который заставил бы его дрожать, если б он не рассказывал что-то молодой англичанке, слушавшей его с полузакрытыми глазами, слегка раскрасневшимися