из школы на троллейбусе… – начал было Теряев, но Витя перебил:
– Слушай, дай рубль до завтра.
– Нету, – сокрушился Теряев. – Завтра у нас пенсия.
Теряев вошел в лифт и нажал кнопку третьего этажа. Лифт пискнул, но ехать отказался.
Теряев опять нажал. Лифт сердито заурчал, но все равно не двинулся с места.
Тут дверь лифта распахнулась, и перед Теряевым предстал Суровый Сосед с первого этажа. Он был в кухонном переднике, с ножом и бледным телом потрошенной курицы в окровавленных руках.
– Так всегда! – закричал Суровый Сосед. – Сперва на лифте катаемся, а потом в подъезде курим! – и он замахнулся на Теряева куриным телом.
Брызнула жидкая птичья кровь.
Перепуганный Теряев ткнул пальцем в бог знает какую кнопку, и лифт, счастливо взвизгнув, не обращая внимания на открытые дверцы, помчался бог знает куда с почти реактивным воем.
Так Теряев оказался возле чердака.
На последнем этаже квартир не было. Там было сумрачно, гулко и пыльно.
Тусклые ступени винтовой лестницы в углу площадки привели Теряева к квадратному люку чердака с огромным, новеньким, блестящим замком.
Теряев его потрогал: замок был ещё в масле.
Во всем этом была какая-то тайна.
После обеда теряевская бабушка мыла посуду.
– Ба! А когда веники режут?
– Надо бы после Троицы. Через три недели. Да не получится. Тебе летом не за вениками ехать, а к родителям. Небось, скучают по тебе.
Теряев пожал плечами.
– Опять же, – говорила бабушка, – не куда-нибудь едешь, а в Африку. Посмотришь, какая она.
– Посмотрю, – согласился Теряев. – Но вот если бы с тобой в Африку поехать. И с Витей. Тогда было бы совсем хорошо… Ба! А моя сестрёнка, которая появилась в Африке, она согласится со мной играть?
– Не думаю. Она ведь ещё очень, очень маленькая.
Теряев вздохнул.
– Ба! Я в прачечную схожу.
– Куда ж ты пойдешь, у тебя еще сапожки не просохли.
– Пойду в ботинках.
– Так ты хоть галоши бы тогда надел.
– Не, галоши не модно.
– Что это ещё за «не модно»! Насмотрелся телевизора. Не пущу без галош!
Теряев исчез за дверью.
Бабушка вытирала посуду. Уронила тарелку в мойку, и та разбилась.
– К счастью, – сказала бабушка самой себе.
Теряев появился: из ботинок широкой каймой виднелся целлофан.
– Это что?
– Галоши наоборот. Внутренние.
– Заболел?
– Может, я первый так придумал, а за мной уж будет такая мода.
– И как же это, по-твоему, называется?
– Авангард.
– Пороть тебя некому. Надевай галоши!
Но след Теряева уже простыл.
Весна совсем уже распоясалась. С крыш капало. По дорогам текло. Сугробы становились немощны и неказисты. Деревья были ещё черны, но уже радовались, предвкушая грядущую жизнь, и махали Теряеву ветками.
Он помахал в ответ.
Теряев шёл себе и шёл из прачечной со внушительным пакетом в руках, пока не услышал:
– Спи,