бури.
Из гавани Кума он поднялся вверх по реке на неторопливом суденышке, нагруженном сукном из Антверпена и вином из Бордо. Когда, по его прикидкам, суденышко наконец доползло до окрестностей Кингсбриджа, он плотнее запахнул французский плащ, укрывавший его плечи, натянул поглубже колпак, вышел из крохотного помещения внизу на палубу и устремил взор вперед.
Поначалу его ожидало разочарование, ибо кругом, куда ни посмотри, был только густой снег. Но желание увидеть город нарастало в нем, сродни боли, и он упорно вглядывался в снежную пелену, не желая терять надежду. Вскоре его упорство принесло плоды, поскольку буря стала ослабевать. Внезапно над головой возник кусочек чистого голубого неба. Над макушками торчавших вдоль берега деревьев он увидел колокольню собора – высотой ровно четыре сотни и еще пять футов, как было известно каждому ученику кингсбриджской грамматической школы. На крыльях каменного ангела, взиравшего на город с навершия шпиля, сегодня лежал снег, отчего кончики перьев из сизо-серых сделались ослепительно-белыми. Солнечный луч на глазах Уилларда коснулся статуи, и снег заискрился; вышло так, словно ангел благословил путника. А затем снежная пелена снова сгустилась и ангел пропал из виду.
Теперь Нед различал только деревья на берегу, но его воображение рисовало живые картины города. Ему предстояло увидеться, воссоединиться с матерью после года разлуки. Нет, он не станет рассказывать ей, как сильно тосковал, ведь мужчине в возрасте восемнадцати лет надлежит быть самостоятельным и независимым.
Сильнее всего он тосковал по Марджери. Он влюбился в нее – вот уж поистине не придумаешь ничего глупее и несвоевременнее – за несколько недель до отъезда из Кингсбриджа в Кале, этот принадлежавший англичанам порт на северном побережье Франции, где должен был провести целый год. С проказливой и хитроумной дочкой сэра Реджинальда Фицджеральда ему нравилось играть с самого детства. Когда она повзрослела, ее проказливость приобрела новое очарование, в чем Нед признавался себе, глядя на Марджери в церкви. В горле пересыхало, дыхание сбивалось, и он осмеливался лишь смотреть на нее, ведь она была на три года моложе. Однако сама Марджери не стеснялась своих чувств. Они целовались на кладбище Кингсбриджа, под внушительным надгробием на могиле приора Филиппа, монаха, который освятил местный собор четыре столетия назад. В этом долгом и страстном поцелуе не было ничего детского. А потом она засмеялась и убежала.
Но подарила ему новый поцелуй на следующий день. А вечером, накануне его отбытия во Францию, они признались друг другу в любви.
Первые несколько недель разлуки они обменивались любовными посланиями. Родителям о своих чувствах они не говорили, это казалось слишком поспешным шагом, и потому писать открыто не было возможности, но Нед признался во всем своему старшему брату Барни, и тот согласился передавать послания. А затем Барни покинул Кингсбридж и отправился в Севилью. У Марджери тоже был старший брат, Ролло, но ему она доверяла вовсе не в такой степени, в какой Нед полагался на Барни. Поэтому переписка оборвалась.
На чувствах самого Неда отсутствие писем