на север в полночь отправлялся поезд. Его преследователи, обнаружив, что их жертва ускользнула, тоже ринулись на вокзал. Торговец заметил их, увез своего друга и спрятал его в своем доме. Он прожил там безвыходно три дня, пока все не успокоились, а затем на ночном поезде уехал на Север.
С одним из клерков в том отеле, где я жил, я познакомился на Севере – за десять лет до этого инцидента. И хотя мы виделись несколько раз в день, мы редко обсуждали политику. Но, когда кто-то был рядом, мы оба очень мягко говорили о Сецессии. Я не считал его совершенно искренним, но я полагаю, что он думал обо мне то же самое, но интуиция – это великая вещь, и мы оба интуитивно вели себя как трусы.
Следующим летом я случайно встретился с ним в Чикаго. После обмена приветствиями, его первый вопрос был такой:
– Скажите честно, что вы думаете о Сецессии после Нового Орлеана?
– А вы знаете, чем я там занимался?
– Вы там были по пути в Мексику, не так ли?
– Нет, писал для «The Tribune».
Услышав это, он удивленно выпучил глаза, а потом очень серьезно спросил:
– А знаете ли вы, что бы с вами сделали, если бы вас разоблачили?
– У меня есть подозрения на этот счет, но точно что, конечно, не знаю.
– Да вас бы повесили!
– Вы думаете?
– Я уверен в этом. У вас бы не было никаких шансов остаться в живых!
Мой друг знал сецессионистов лучше меня, и его слова, несомненно, заслуживали доверия. У меня не было никакого желания проверять их истинность на практике.
Создание собственной отечественной промышленности всегда было любимой темой на Юге, но сами промышленники находились еще на очень низком уровне развития. Например, продавцы мебели открыто притворялись, что их товар изготовлен только ими. Они всегда показывали потенциальным клиентам свои мастерские и всегда подчеркивали, что они всецело преданы идее развивать промышленность Юга, но на самом деле семь восьмых всей мебели они получали с Севера, разгружая ее под покровом ночи у задних дверей.
Сецессия дала новый импульс всем видам промышленных инициатив. Ежедневные газеты постоянно восхваляли их, но совершенно не обращали внимания на жизненную правду, состоявшую в том, что квалифицированные работники всегда будут иметь свое мнение, но рабовладельческое сообщество никогда не допустит никаких иных мнений.
Один плакат Кэнэл-Стрит гласил: «Швейные машины, произведенные на землях Юга» – крайне сомнительное заявление. Конкурирующая фирма утверждала, что ее патент получен в Новом Орлеане и, следовательно, в высшей степени достоин доверия. Этикетки на маленьких картонных коробочках объявляли «Лучшие в мире спички Юга», и газеты торжественно анонсировали открытие новой кондитерской фабрики.
Но наибольшее внимание было уделено Южной обувной фабрике на Сен-Фердинанд-Стрит – акционерному концерну с капиталом 100 000 долларов. Она работала лишь два месяца, и, следовательно, пока еще только набирала обороты, но ее продукция пользовалась большим спросом,