в след за ее лыжами, зная, что вот за этим перелеском она встретит его, разрумянившаяся, веселая. Но чем она его встретит – о том он мог только гадать. Возможно, боевым кличем хёвдинга и снежком, метко запущенным прямо в грудь, за отворот куколя.
Они пробегали мимо голых остроконечных скал, мимо укрытых снегом валунов, с которых срывались схваченные морозом потоки и водопады. Заледеневшие струи сверкали и переливались под лучами солнца. С ветвей, сбитый движеньем лыжников, звуками их веселых голосов, срывался легкий снег. В кустах рябины пересвистывались снегири; стайка красногрудых, снявшись с верхушки, вдруг пролетела над самой головой Буски. Солнце уже клонилось к западу, но лес был все еще полон ало-золотого света и голубых теней.
Сердце Торлейва летело быстрее его лыж. Он бы прицепил его к красному хвостику мелькавшего впереди лапландского колпачка, если б мог. А Вильгельмина бежала впереди, и смеялась, и стряхивала ему за ворот снег с тонких ветвей.
За лесом и пустошью начинался проезжий санный тракт. Слева от него на склоне стояли срубы двора Хёскульда Кузнеца. Большой длинный дом Хёскульда был выкрашен красным суриком; снеговые шапки, нахлобученные на скаты крыш, спускались почти до самой земли. Снизу было видно, как сам Хёскульд и двое его сыновей расчищают дорожку от дома к бане.
– Здорово, Хёскульд! – крикнул Торлейв. – Как дела?
– Вон снегу сколько навалило! – махнул рукавицей кузнец. – А у тебя что слышно?
– Слава Богу, пока ничего, – отозвался Торлейв.
– И впрямь слава Богу. Нам больше новостей не надобно! И так пост на этот Ноль начался хуже некуда. Здравствуй и ты, Вильгельмина! Что Стурла, не вернулся еще из Нидароса?
– Нет покуда, – вздохнула Вильгельмина. – Спасибо тебе на добром слове, Хёскульд!
Он скользил след в след за ее лыжами, зная, что вот за этим перелеском она встретит его, разрумянившаяся, веселая.
По разъезженному санями тракту легко было скользить вдоль домиков поселка. Их можно было бы принять за огромные сугробы, если б из дымовых отдушин не поднимались к вечернему небу прозрачные столбы дымов. То было Городище – так называли это место. Здесь обитали в основном самые бедные издольщики округи – те, кто арендовал свои маленькие дворы у богатого местного хольда[58] Откеля Дуве. Этой осенью Торлейв украсил крыльцо и крышу усадьбы Дуве драконьими головами, цветами и искусными переплетеньями деревянных змей, и довольный работой Откель заплатил ему полмарки серебром[59].
«Красный Лось» был большой гостиницей. Три-четыре горницы почти всегда были заняты, и еще две Агнед держала про запас для нежданных гостей. На дворе имелись и другие строения: хлев, конюшни для лошадей постояльцев, две бани и амбар, в котором хозяйка хранила овес для продажи.
Местные крестьяне, хуторяне, мелкие бонды, арендаторы и работники по вечерам нередко собирались в «Красном Лосе», чтобы выпить кружку-другую