он, кажись, идет. Ну да – точно он.
– Ну, слава те…
Когда запыхавшийся Олелька Гнус поднялся на палубу судна, кормщик мелко перекрестился и отдал приказ сниматься с якоря.
– Зуек! – бросив взгляд на Ваню, вскричал он. – Давай, на мачту да поглядывай. Кораблей впереди много, мало ли что.
Сидя на вершине мачты, прямо на поднятом рее, просунув ноги в специальные кожаные лямки, Ваня был на седьмом небе от счастья. И пусть корабль был неказист и мал, пусть был неприятен и зол шкипер – это все-таки был настоящий корабль, а где-то там, впереди, ждало настоящее море. Ждали приключения, честь и слава.
Проводив в подзорную трубу последний корабль, корабельный мастер Жоакин Марейра спустился с холма и медленно пошел к дому, что стоял рядом с верфью, выделяясь среди прочих изб если и не добротностью, то изяществом и красотою – ну к какой еще избе был приделан балкон? На высоком крыльце стояла беременная супруга Жоакина Маша, держала в руке развернутый свиток и плакала.
– Что ты, Мария? – ласково обняв жену, тревожно осведомился Жоакин.
Маша молча протянула ему свиток.
– «Боярину Епифану Власьевичу, в Новгород». Что за черт?
– Читай дальше.
– «Батюшка мой и матушка и братец, с поклоном к вам сыне ваш Иван. Мая двадцатого дня сего лета отправляюсь в далекое плаванье с кораблями боярина Олега Иваныча в полночные страны. Сам-то Олег Иваныч и люди его и Жоакин-мастер с Машей про то еще не знают. Сам я так решил и мыслю, что ты, батюшка, меня бы благословил, если б был тут. А так придется без благословения, хоть я и сухарей насушил и Николаю Угоднику в обители Михайло-Архангельской свечку поставил. Не ругай меня, батюшка, за то, что обманом на корабль восхотел проникнуть, боле никак было. Надеюсь, адмирал-воевода Олег Иваныч меня простит, а я уж заработаю роду нашему честь и славу. А то ведь годы идут, а никаких славных дел я еще не свершил, а ведь ты, батюшка, рассказывал часто, как в мои годы с московитами бился, живота своего не щадя. Так и я буду, как все в роду нашем. С тем и прощаюсь, сыне ваш Иван Епифаньевич. Писано мая девятнадцатого дня лета шесть тысяч девятьсот восемьдесят четвертого от сотворения мира».
– Мальчик стал рыцарем, – прочитав, усмехнулся Жоакин. – Самое время. Что ж из-за этого плакать?
– Да какое там время? Ведь дите дитем еще!
– Все дети когда-то становятся взрослыми. Чем плакать, пойдем-ка лучше в обитель, помолимся за Ванюшу.
Аккуратно свернув послание, Жоакин поцеловал жену в шею.
Над лесом, над рекой, над обителью и опустевшей верфью во всю жарило солнце. В высоком палево-голубом небе кричали птицы.
Выйдя в открытое море, корабли прибавили парусов и ходко пошли на север, держа среднюю скорость в пять узлов. Каравеллы, конечно, могли бы и больше, но сильно тормозили кочи, без которых, в условиях полярного плавания, никак было не обойтись – мало ли льды… Вообще же Олег Иваныч планировал использовать их и для охоты на морского зверя, и для подъема по впадающим в северные моря рекам с целью пополнения запасов пресной воды – мелко сидящим поморским судам сделать это было куда