обещал ему массу приятного.
– Счастливо всем, – отозвался Кныш, впрочем, без особой экспрессии – ему нужно было ехать на вокзал, по пути завезти Небабу, а потом еще припарковать «Урал». Хорошо еще, база недалеко от дома.
– Удачи всем, – рявкнул Наговицын, сделал погромче музыку и не поехал – полетел по белому ковру. К молодой, надо полагать, ждущей его жене. Какая там стихия, какая там метель…
«Да, какой русский не любит быстрой езды, – глянул ему вслед Бродов и порулил вдумчиво, степенно, безо всякой суеты. – Однако тише едешь – дальше будешь. Особенно на зимней дороге».
За окнами джипа плыли городские, не радующие взор ландшафты, узенькие улицы, ископаемые дома, ветхие, покосившиеся заборы. Новостроек, впрочем, тоже хватало, как и протяженных, одетых в белое зеленых зон. Иркутск как бы состоял из лоскутков, новое в нем безуспешно пока еще боролось со старым.
«А еще говорят, что Париж – город контрастов, – с долей патриотизма подумал Бродов, глянул на часы и взялся за мобильник. – Как пить дать, еще горит на работе».
– Вы позвонили в агентство недвижимости «Консультант», – скучно отозвался женский дежурный голос. – Слушаю вас.
– Зою Викторовну пожалуйста, – попросил Данила. – Скажите, что Бродов беспокоит.
Сразу он почему-то вспомнил запах ее духов, резкий, будоражащий, нескрываемо сексуальный. Бьющий наповал. Запах опытной, искушенной женщины, знающей, что путь к сердцу мужчины лежит не через желудок – через обоняние.
– Алло, – послышался другой женский голос, только не скучный и усталый – звенящий от оптимизма. – Ты? Уже? Хорошо. Жду. Давай часов в десять. Ну, все.
В голосе звучали радость, нетерпение, ожидание и предвкушение. Своего, кровного, женского, заслуженного по праву.
«Ну, в десять так в десять. – Бродов отключился, вписался в поворот и осторожно объехал „жигуленка“, плотно присоседившегося к „Москвичу“. – Эко как вы, ребята». Путь его лежал на запад, через мост, на левый ангарский берег – в бывшее предместье Глазково. Когда-то это была глухомань, окраина, конкретная периферия – поди-ка ты форсируй могучую реку. Паромная переправа и понтонный мост резко изменили ход вещей, и уже к двадцатому столетию Глазково было популярным дачным местом. Разбивались парки, закладывались сады, открывались ресторации и увеселительные заведения. Сам его превосходительство градоначальник построил здесь дворец и страсть как обожал кататься по зимнему Иркуту. На саночках, шестиконно, при пылающих вдоль высокого берега бочках со смолой. В общем, бесилась с жиру местная буржуазия, давилась рябчиками и жевала ананасы, чем вызывала зависть и крайнее неудовольствие у, к слову сказать, не бедствовавшего местного пролетариата. Со всеми вытекающими революционными последствиями. И вот гром грянул, свершилось – экспроприаторов экспроприировали, добро их поделили, настало равенство и братство. Однако буржуазных палат на всех желающих не