своих возможностей. Верховой, по всему видно, был отменным ездоком. Он опередил всех на добрых полсотни шагов, и теперь Петька уже видел оскаленную в ухмылке физиономию молодого ратника в меховой островерхой шапке. Тот пригнулся влево, готовясь схватить вожжи или, обогнав, остановить коня под уздцы. Вот он уже скачет рядом с санями, а рука его протянулась к Петьке.
Ужас так переполнил все Петькино существо, что он только сейчас и вспомнил, что так и не выпустил пистолет. Он заторопился, руки инстинктивно сами делали все так, как и было надо. Взводимый курок тихо щелкнул, и Петька вдруг подумал, что тятька правильно сделал, что купил такие дорогие, но удобные пистоли.
Рука вершника почти схватила вожжи. Оскаленная рожа была уже в аршине, но в этот момент с губ Петьки сорвался вопль отчаяния, и прогремел выстрел. Рука его дернулась, пистолет вывалился, а вершник свалился прямо в сани. Его конь отпрянул чуть в сторону, но продолжал скакать рядом.
Петька в полусознательном от страха состоянии услышал сзади почти одновременно два выстрела, на мгновение блеснули вспышки.
Тело вершника придавило Петьку, и это добавило ему трепета. Он обернулся. Отстающие всадники сдерживали коней, те дробно перебирали копытами, вздергивали головы, всхрапывая от возбуждения. Удила рвали их губы. Ругань явственно доносилась до парня. А сани продолжали нестись вперед, и вскоре всадники отстали, растворились в темноте.
Петька посмотрел вперед. Кузьма сдерживал коня и поджидал Петькины сани. Кони сбавляли скок, шумно дыша, от них валил пар и едкий запах пота. Поравнявшись, Кузьма спросил:
– Петька, а Петька, ты живой?
– Живой! – крикнул Петька срывающимся от пережитого голосом. – Чего оставили меня одного?! Я чуть со страху не помер! А ну-ка помоги от московита освободиться. Придавил он меня малость, – и сам удивился спокойствию, которое вдруг нахлынуло на него.
– Ты что, угробил его? Ну и Петька! Погоди малость, я коня его изловлю. Хорош больно конь, жалко, коли пропадет, – Кузьма поскакал за конем московита, который отстал теперь и мерно переходил на рысь. Стремена болтались у него по бокам.
Петьке было слышно, как Кузьма успокаивал чужого коня, тот пугливо прядал ушами, всхрапывал, но в конце концов дал взять себя за повод.
Передние сани почти остановились, поджидая Петьку. Сафрон крикнул:
– Петр, как там у тебя? Это ты стрельнул?
– Я, тятя! Кажись, второго мертвяка нам нечистый подбросил! – голос его звучал с нарочитой бравадой, но в груди бродил холод от сознания своей причастности к смерти хоть и врага, но все же человека.
– Тпрруу! – это Пахом сдерживал распаренного коня.
Сани остановились, и в этот миг Петька вдруг вздрогнул и отпрянул. Московит что-то пробормотал и дернулся. Ужас снова охватил Петьку. Он дрожащим голосом крикнул:
– Он живой! Что-то бормочет. Стащите его быстрее!
Отец уже ворошил тело московита. Тот очнулся, стал ругаться, но его слов никто не понял. Все