среди офицеров за честь особую.
Командиром «Венуса» был тогда же назначен капитан-лейтенант Егор Развозов. За плечами его битвы при Гогланде и Эланде, Ревеле, Выборге и Текселе. На груди Георгиевский и Аннинский кресты. Да и слава добрая. Капитан-лейтенант был смел и лих, в быту же уживчив и к подчиненным своим весьма благожелательный.
Вместо Развозова командиром «Кильдюина» был определен старший офицер корабля «Москва» капитан-лейтенант Дурново, а старший офицер «Кильдюина» лейтенант Бутаков принял под свое начало бриг «Летун».
Что касается временного командира фрегата капитан-лейтенанта Баскакова, то он был снят Сенявиным с должности за то, что на первом выходе в море на радостях, что принял под команду столь знаменитое судно, напился до полного бесчувствия.
– И что это за напасть такая на «Венус», что ни командир, то пьяница беспробудный! – досадовал Сенявин.
Баскаков, на свое отстранение от командования, написал жалобу, говоря о худом к себе расположении со стороны главнокомандующего и о нарушении старшинства с назначением на должности. На это Баскаков был вызван Сенявиным.
– Я давно простил вас за ваше пьянство, ибо считаю тот проступок случайным! – сказал вице-адмирал капитан-лейтенанту. – Однако не могу дать вам судно, пока не буду уверен, что подобного не повторится впредь! Что касается старшинства при назначениях, то я назначаю не по старшинству, а по способности!
Забегая вперед, можно сказать, что Баскаков впоследствии хорошо служил и храбро воевал, за что был награжден орденом, а впоследствии сделал и неплохую карьеру.
…Мичмана Броневского встретили на «Венусе» радушно. Развозов, руку пожав, сказал ласково:
– А меня зови Егором Федоровичем! Фрегатская служба, как известно, без ваших линейных церемоний. У нас на фрегатах все по-простому, по-домашнему!
Разместился Володя на кубрике в одной выгородке с мичманом Матвеем Насекиным. Матвей – беломорец со стажем, уже побывал на Средиземном море ранее, а потому важен и серьезен.
– Ты, Владимир, к моим советам прислушивайся. Я зейман опытный, плохому не научу!
Огляделся. В выгородке две койки одна над другой, каждая – это сбитая из досок рама с натянутыми внутри веревками и брошенным на них соломенным матрасом, сверху вечно сырое флотское одеяло, а под голову набитая соломой парусиновая подушка. На переборке чадящий судовой фонарь, рядом жестяной умывальник, небольшое полированное стальное зеркальце и внизу у стенки рундучок Насекина. Володя согнулся в три погибели под низким палубным бимсом, присел на парусиновый стул. Ну, вот я и дома!
– Хорошо, старина, я тебя послушаю! – кивнул своему новому сослуживцу, рундук свой в закуте мичманском пристраивая. – Ты лучше скажи, когда у вас чаи вечерние гоняют, а то я с этим переездом оголодал, аж в животе урчит!
Но погонять чаи не удалось. Неожиданно поступило сообщение срочно принять на борт чиновника иностранной коллегии статского советника Поци-ди-Борго