ЗЕРО
«Выйди из мрака, взгляни: весь в лучах, светится день!»
1 Супруги
Театр строили долго и дорого. Пафосный проект, скроенный по столичным меркам, трудно укладывался в провинциальный масштаб. Часто замиравшую стройку, тянувшую из казны серьёзные деньги, завершали дважды: в последний год президентства Дмитрия Медведева и, спустя год, – при вернувшемся Владимире Путине. Посмотреть, каким получился театр, приезжали оба президента, что лучше всего говорит о масштабах преодоленных трудностей.
Первоначально выделенные на строительство средства закончились через два года активных работ. За это время на насыпанном земляном холме размером с футбольное поле уверенно поднялась, доминируя над городскими кварталами, громадная монолитная конструкция без окон и дверей, чтобы надолго замереть в недостроенном обличье, подвигнув местную публику наречь будущий храм искусства «рейхстагом». Ведущие на холм каскадные лестницы с широченными ступенями и площадками для фонтанов, строго очерченные стены размахнувшегося вширь и ввысь здания, арочные оконные проемы без стёкол, многочисленные башенки в готическом стиле на уровне частично собранной крыши были весьма красноречивы – чем не образ полуразрушенного немецкого парламента в победный для русских год?
Дополнительной причиной явления иноземного прозвища стало уничтожение парка, на месте которого развернулась строительная площадка. Хоть парк был старый, запущенный, с неухоженными, больными и пропадающими вязами, тополями и акациями, но родной, привычный и очень нужный в летний зной. И вот спасительную зелень повырубили, устроив пустыню с растущей посередине махиной, назвать которую русским словом не поворачивался язык.
Впрочем, ко всему привыкаешь, свыклись и с «рейхстагом». К тому же оказалось, что с прозвищем поспешили. В завершённом виде сурово величавое здание украсило и осовременило цепляющийся за землю район с рядами скучных пятиэтажек и старыми улицами купеческих когда-то домов из осыпающегося красного кирпича, перемежающихся с крепко осевшими в землю замшелыми деревянными развалюхами, частью порушенными и сожжёнными. Протяжённое, величественное, прочно укоренившееся, облицованное белой плиткой, с рядами стройных арочных окон, с двускатной мансардной крышей в виде ломаной поперёк в двух местах зелёной пилотки, с примыкающими к ней по углам узкими башенками с четырехгранными острыми куполами, и, на четыре стороны света, другими башенками, приземистыми, широкими, под зелёными панамами, – здание это будило в душе разные мотивы, от имперских до родных татарских. Перестало ему подходить немецкое имя. Ну и ладно, что перестало, ну и хорошо.
Смирились горожане и с гибелью тенистого парка. На его месте теперь был новый – открытые солнцу и ветрам зелёные газоны, дорожки из тротуарной плитки и асфальта, окружающие театр и ведущие к нему. Вдоль дорожек – скамеечки. И радующая глаз подстриженная газонная травка, приготовленная для демократичных музыкальных мероприятий на свежем воздухе.
От городских улиц с вездесущими автомобилями парк огородился железным забором и охранниками в будочках на воротах. Вдоль границ сели рядком молодые липы и акации, с одинаково аккуратно подстриженными кронами-шарами, как будто одетыми на прямые, без веток, стволы. В одном из углов парка устроилась детская площадка с героями русских сказок – тут и избушка на курьих ножках с бабой Ягой, и гуси-лебеди, и водяной, и богатыри, и Змей-Горыныч, и сестрица Алёнушка с братцем-козлёночком. В целом, парк превратился в удобное местечко для цивильных прогулок, с детьми и без оных, и для модных катаний на велосипедах и роликах от мала до велика. Ещё бы тенистых аллей сюда добавить, но и так не дурно получилось – «модно, стильно, современно».
В театр быстро подобрались труппа и достойный репертуар. И неизбалованный искусством провинциал с удовольствием пошел на оперы и балеты, позабыв недавние причитания о том, что и зрителей тут будет не набрать, и артистов своих нет, а приезжие будут из числа ненужных или провинившихся, то есть не очень хороши.
Несколько раз в свой прошлогодний отпуск, проезжая вечером мимо парка, Краснов видел ручейки нарядных горожан, стекающиеся с разных сторон к подножию холма, поднимающиеся по ступенькам, мимо работающих фонтанов, к театру, и манящие его присоединиться.
Тогда у него не сложилось, но желание осталось и даже укрепилось, благодаря всплывшим из потаённых глубин памяти многослойным обрывкам старинных настроений и эмоций.
Тут было, во-первых, что-то ещё дошкольного времени, когда он любил петь, и мама решила, что сыну надо ставить голос. Вспыхивали на мгновение и рассыпались картинки, где какой-то заслуженный дядька извлекал ноты из пианино, а он пытался их повторить. И где он ждал за дверью, пока дядька поговорит с мамой после прослушивания, уже зная то, чего мама ещё не знала – что у него нет ни слуха, ни голоса. И как хотелось потом петь, а он не мог, потому что люди без слуха и голоса не могут себе это позволить.
Через круг огорчений пробивались картинки, в которых он всё-таки