А то жизнь прожили, а к высокому искусству не приобщились.
– Разве с тобой можно было к чему-нибудь приобщиться? – не преминула по инерции уколоть его жена.
– Ну, хорошо. А днем? Что мы будем делать днем?
– На речку будем ходить. Загорать будем, ловить рыбу.
– Ты же не рыбак, – сказала Краснова.
– Не рыбак, – согласился Краснов. – Но в детстве ловил. Купим удочки и половим. Жаль, что вобла уже пройдёт, когда мы приедем. Но мы обязательно что-нибудь поймаем. Там любой поймает.
Жена заговорила о том, что ей надо пошить летнее платье и купить на свадьбу красивые босоножки.
Сердце Краснова кольнуло надеждой. Невольно вспомнилось, как однажды, то ли во сне, то ли наяву, он поднялся над собой и как до сих пор не разобрался, что тогда с ним было.
Случилось это после очередной ссоры, когда ему было особенно плохо, и он лежал один в холодной постели без сна, мысленно кружа в поисках ответа, что делать, и, не находя его. И вдруг почувствовал, как в этом своём кружении стал подниматься вверх. Он поднимался не долго и поднялся не высоко, но достаточно, чтобы сверху увидеть себя, лежащего с открытыми глазами. Очень хотелось подняться выше – не получалось. А страха от полёта не было совсем, и удивления – тоже. Возможность парить и одновременно лежать в кровати казалась сама собой разумеющейся.
Опустился Краснов, найдя ответ, почти вычитанный до этого в книгах: терпеть. Он не знал, откуда его взял. Было такое чувство, что ему подсказали. Но кто? Когда парил, он никого не видел, – только угадывал в темноте себя, внизу, лежащего недвижно, без сил.
Позже Краснов пробовал повторить свой робкий полет – больше не получалось. Зато получалось следовать найденному ответу.
Взявшись терпеть, он всё реже пытался доказывать жене свою правоту. Если срывался доказывать, то только в минуты усталости, когда голова переставала соображать, – и тут же отступал, ловя себя на мысли, что не хотел, а словно бес попутал.
А недавно Краснов стал замечать, что супруга всё чаще бросает на него косые задумчивые взгляды, словно пытается решить загадку, которую он ей загадал. И ещё ему показалось, что она потихоньку заново впускает его в свою жизнь, нарушая произнесённые обеты и удивляясь самой себе.
Краснов пока боялся загадывать. Ему достаточно было верить.
Верить, что вся грязь и злоба, вдоволь излитые на него женой, – инстинктивный приём самозащиты от того неправильного Краснова, о котором надо забыть. Что, несмотря на ворох тщательно перечисляемых незабытых женских обид, душой она по-прежнему с ним, а значит, и семья его неразрывна, как было прежде, и как будет всегда, пока он жив…
У Краснова были основания так думать и без метафизики. В тех же умных книжках он читал, что с возрастом дистанция между образом мыслей мужчин и женщин уменьшается. Многие мужчины приобретают интуитивные способности, характерные для женщин с детства.