Напился воды, перекусил, хотел выпрячь лошадей, но одна мысль, что для этого придется работать левой рукой, бросала в дрожь. Собрал вожжи, сел на косилку, поехал. Управлять правой рукой было неудобно, но приспособился, стало получаться. Даже в голову не пришло, что надо ехать в село за помощью. Вспоминал героев Джека Лондона, Павку Корчагина, а еще больше односельчанина деда Полякова. Он на охоте отморозил пальцы ног и заметил, что начинается гангрена. Бушевала пурга, выехать, чтоб получить медицинскую помощь было невозможно. Тогда он накалил на огне нож и отрезал несколько пальцев. После этого два дня пережидал пургу и вернулся домой. Этот пример был ближе, деда я знал, он только год назад умер.
Меня больше огорчал простой в работе. Приедут послезавтра люди, а сена нет и укладывать нечего. Засмеют, да и погонят с работы поганой метлой. А славу наживешь такую, что никто потом ничего не доверит. Нет, надо работать.
К вечеру кое-как разобрал лошадей, стреножить одной рукой не смог, сбрую не снимал, отстегнул постромки от вальков косилки и все. Привязал их к косилке на длинные веревки, чтобы травы до утра хватило, снова занялся раной. Палец к этому времени распух, тряпка присохла, малейшее прикосновение причиняло жуткую боль. Страх страхом, но я понимал, что оставлять так нельзя, иначе загниет. Снова повторил все процедуры. На этот раз после керосина намазал на тряпку какого-то жира, предназначенного для жарки картошки, чтоб повязка не присыхала, и опять наложил подорожник. Приготовил маломальский ужин, поел и лег спать. Просыпался раза три за ночь, когда задевал больной палец. К утру появился легкий озноб, температура, но заботы отодвинули все на второй план.
Проснувшись, повторил перевязку, палец болел меньше, даже опухоль стала спадать. Я боялся нагноения, так как ночью палец «токал», но обошлось. Ножи были чистые от постоянной работы, керосин оказался действенным дезинфицирующим средством, а подорожник – беда и выручка сельской ребятни, делал свое дело. С лошадьми ничего не случилось, напоил, пристегнул постромки и продолжил свой труд. Весь этот день проработал в обычном режиме с перерывами на отдых, обед и перевязки. Солнце все эти дни палило нещадно, сено подсохло, но набежавшие к вечеру облачка вселяли тревогу – не дай Бог дождь, столько трудов будет насмарку. Я ходил и щупал это, в буквальном смысле «выстраданное» сено и просил погоду подождать еще денек, завтра приедут взрослые и уберут.
Утром приехали мужики, отругали за невыпряженных лошадей, за порезанный палец, похвалили за работу, за стойкость и умение справляться с трудностями. Отправили на Центральную усадьбу совхоза к фельдшеру. Евгения Степановна, спасавшая до этого не один раз мне отмороженные нос и уши, привычная к нашим злоключениям, не удивилась, похвалила за умелые действия. Спросила, кто меня научил раны керосином обеззараживать. Ответил, что никто, но подсмотрел, как ветеринар заливал раны у овец,