и стараясь не шуметь, надела на лицо устрашающую маску с ядовито-
тропическими мазками красок – сувенир, который отцу привёз сослуживец то ли с Мадагаскара,
то ли из Боливии. Она, наверное, выглядела очень загадочно в этой маске. Загадочно и
раскрепощённо. Вот так, закрыв лицо маской и раздевшись догола, можно было бы бегать по
джунглям, совершенно ничего и никого не стесняясь. Будто Ева в Эдемском саду до своего
грехопадения.
Африканцы в джунглях, никогда не видевшие белых людей, воспринимали бы её как
живое божество. Главное не снимать маску! Ни за что не снимать маску! И тогда то, что
происходит с твоим телом, то, что он со мной сегодня сделал, – кстати, здесь, на этой самой
постели, – всё это как бы не со мной. Но одно несомненно: божеством, единственным и главным,
во всех этих играх, начиная оттуда, с турбазы, всегда и во всём была она. Ей нравилось
командовать им, и у неё это здорово получалось!
Погрузившись в неё с тем стоном-всхрипом, который она услышала за спиной, теперь он,
оказывается, проник и в её сознание!
Всё ещё глядя вверх перед собой, туда, где угадывался потолок, она вспомнила, как на
днях, подскальзываясь в сапогах на укатанном до блеска снежном тротуаре и торопясь на
маршрутку возле универмага «Москва», она смешалась на минуту с толпой приезжих,
выскакивающих из двух или трёх «Икарусов» с тульскими или калужскими номерами. Что-то тогда
она ощутила, какую-то несуразность. Так чувствует себя в предбаннике среди десятков голых или
полуодетых тел новичок, только что ввалившийся туда в зимней одежде из морозного тамбура.
Сейчас, размышляя об этом в темноте, она остро ощутила, что вот это, эти «гости столицы», как их
без тени иронии, на полном серьёзе именовали в «Вечёрке» и на втором московском канале,
покорно разглядывающие Кремль и Мавзолей, а затем ожесточённо штурмующие ГУМ, ЦУМ и
Военторг, которые Ляля терпеть не могла за их многолюдье и убогость, – это ведь, пожалуй, и есть
тот мир Изотовки, из которого, как пловец из скользких и противно-мохнатых водорослей, плюясь
и отчаянно отряхиваясь, пытался выбраться этот странный егерь все эти годы. И, выбравшись из
трясины провинции с её тётками в мохеровых бесформенных шапках и мужиками в куртках из
дешёвого кожзаменителя, что он увидел? И что он увидит в эту пятницу, когда встретится с её
родителями? «В зеркале двух миров», как постулирует рубрика в газете «Правда». Вот и она,
случайно приручив этого чудака, невольно заглянула в это зеркало двух таких разных миров –
Москвы и этой всесоюзной Изотовки. Ей стало неловко за свою большую квартиру; за то, что в ней
есть не просто телефон, а даже два на одной линии, один из которых, в кабинете отца, стилизован
под антикварный аппарат; за те дорогие розы, на которые Вадим потратился в первый визит.
«Надо будет сказать ему, чтобы не тратил деньги на