имелись) трудились над лучезарным обликом выдающейся советской новаторши. Надо подчеркнуть, что Заглада к той поре уже хорошо владела достоинствами своего «имиджа», поэтому не позволила его разрушать, тем паче столь привлекавший «царя-батюшку», то бишь Хрущева. Сама повязала ситцевый «скромный платочек», словно собиралась в поле на прополку подсолнухов или свеклы, и, прицыкнув на девок, нацелившихся было окропить ее голову лаком, повелительно сказала:
– Окстись! Пидымо до миста…
Через много лет тот образ с точностью повторили в «Бурановских бабушках». Тоже кто-то ловкий на посконном деревенском облике сорвал не только бурные аплодисменты, но и немалые «бабки», что обычно к тому прилагаются.
Наконец, снизу из павильона доносится команда: «Тишина в студии!»
Аппаратная тоже замерла…
– Давай! – тяжко дохнул перегаром Малышев, и в ту секунду Валька тронул заветную кнопку…
То, что появилось на экране, вызвало… Онемение? Нет! Обалдение! Только один Малышев в оглушающей тишине и смог протянуть восхищенным шепотом:
– Мама родная, вот это партитура!..
Знаменитость от горла до пояса, вкривь и вкось была усыпана орденами, медалями и прочими знаками всяческой доблести, сверкая, как благочинный в Храмовый день.
Я опускаю, как с горящими глазами, в основном на мове, она несла восторженную ахинею, где «наш Никитушка» звучало как ударный рефрен. Что-то вроде хорового припева…
Потом, правда, когда Никиту Сергеевича товарищи по партии с должности, мягко говоря, попросили «выйти вон», в публичную силу с дерзостью редкой вступал Вова Высоцкий, отмечая в одной из ранних баллад:
Сидели, пили вразнобой
«Мадеру», «старку», «зверобой» –
И вдруг нас всех зовут в забой, до одного:
У нас – стахановец, гагановец,
Загладовец, – и надо ведь,
Чтоб завалило именно его…
Песня называлась «Случай в шахте», но в пору моей юности времена выглядели все-таки привлекательно, особенно для прытких, которых всякое утро советское радио пыталось звать в неизведанную даль.
Едем мы, друзья,
В дальние края,
Станем новоселами
И ты, и я…
Ну, и конечно же, причем без всякого призыва: «В кино!..» Я и сейчас помню любимый кинотеатр моей школьной юности. Это «Гигант» в Хабаровске, куда, прогуливая уроки, мы с друзьями вприпрыжку бежали смотреть всякий новый фильм, терпеливо выстаивая длиннющую очередь за билетами. Даже летом, ибо Хабаровск в ту пору предпочитал загорать на левом берегу Амура, но приверженцев кинематографа все равно набиралось изрядно.
Пятьдесят шестой год, распечатавший второе послевоенное десятилетие, начался для советского народа (уже три года как без Сталина) торжественным обещанием нового правительства жить не только дружно, но и, как всегда, весело. Подчеркну, что то обещание стало осуществляться прямо с боем новогодних курантов. У меня по сию пору в ушах звенит бесконечная в своей вещей простоте песенка