и Стюарта, на ее устах появилась злобная улыбка. Она подошла к графу Мюррею и на его глубокий поклон ответила горделивой усмешкой. А Боскозеля не удостоила ни единым взглядом.
– Любезный лэрд Джеймс, – сказала она, – я склонна выслушать предложения английского посла и стремлюсь примириться с моей сестрой Елизаветой. Я чувствую потребность жить в дружбе с королевой Англии, и если она не требует ничего более, кроме того, чтобы я только пожертвовала своей связью с Францией, то я охотно уступлю ей. Франция слишком часто обманывала Шотландию, чтобы я считалась с нею ради моих чувств к одному человеку, который покоится во французской земле. Пришлите ко мне в кабинет лорда Рандольфа!
Затем она милостиво отпустила Джеймса Стюарта, прошла мимо Боскозеля, как мимо безжизненного изваяния, на которое он действительно походил в своей смертельной бледности, а затем милостиво поклонилась каждому из присутствовавших. Всеми было замечено, что Кастеляра, которому королева всегда оказывала предпочтение, на этот раз она не удостоила ни единым взглядом и что по окончании аудиенции маркиз поплелся как человек, потерявший рассудок.
Кастеляр готов был выдержать гневный взгляд королевы и даже рассчитывал вызвать его своим появлением. «Пусть она убьет меня, если не хочет внять мольбам!» – эта мысль засела у него в мозгу, когда он ночью вернулся в свою комнату, уничтоженный стыдом и бешеным отчаянием. Но такое ледяное презрение королевы, которое он увидел теперь, готово было свести его с ума.
«Она гонит меня, как лакея? Неужели я даже недостоин ее ненависти? – с отчаянием подумал он. – В таком случае она только шутила со мною, а я, глупец, не понял этого и не воспользовался вовремя, вместо того чтобы вздыхать у ее ног! Она не присуждает меня к изгнанию! Не желает ли она, чтобы я танцевал на ее свадьбе? Быть может, она рассчитывает показать своему супругу дурака, который годами изнывал, ловя ее улыбку, а она кокетничала и играла с ним, как с куклой, то прижимая к груди, то попирая ногами!»
Все кипело в нем, он готов был размозжить свою голову о холодный мрамор.
Вошел слуга и подал ему завтрак.
– Господин маркиз! – шепнул хитрый француз, принимая таинственное выражение лица.
– Что тебе?
– Господин маркиз, пока я доставал вино из погреба, на табурет, под чан, было положено письмо.
– Кем?
– В комнате никого не было, когда я вернулся. Но письмо адресовано вам.
Боскозель быстро схватил записку. Это был тонкий сверток, запечатанный воском; оттиск печати был сделан слабо, с очевидной целью, чтобы герб не был узнан. Почерк, по-видимому, был подделан.
«Смелость, – так гласили строки на французском языке, – оскорбляет, когда она не соединяется с осторожностью. Нескромная любовь отвергается вдвойне, если тайная не умеет найти пути к достижению цели. Неудавшаяся попытка отнимает мужество надеяться на более счастливый результат и заставляет пострадавшего прийти к решениям, быть может, не соответствующим его сердечному