на них радостно!»
Она оказалась дочерью какого-то приказного, стало быть, девицей, вовсе не подходящей быть подругой жизни светлого князя Зацепина. Из Пскова они должны были скоро скрыться. Он больше и не видал ее. Но что до того? До сих пор он чувствует на себе этот светлый взгляд, эту теплую, сердечную улыбку.
«Полжизни, кажись, отдал бы, – думает Василий Дмитриевич, – за то, чтобы эти глаза смотрели на меня любовно да ласково, чтобы видел я в них привет сердечный… Ведь вот Груня у меня добрая, хорошая! С нею я целую жизнь счастливо прожил! Но все-таки в этой счастливой жизни будто не было чего, будто было что-то пропущено, чего я не испытал и за что даже теперь, старик уже, готов был жизни не пожалеть».
Но все это уже прошло! Где она? Что она? Он не знает! Он устроился, женился, и ясноокая красавица стушевалась среди бурь житейской суеты. Но при воспоминании о ней и теперь будто щемит сердце, будто что-то трогает, смущает. Он схоронил мать, отца, стал отцом трех сыновей и двух дочерей, единственным владельцем села Зацепина и других волостей, оставшихся в его роде от их сильного некогда княжества, стал старшим представителем их рода и теперь еще, несмотря на все невзгоды, славного и богатого. Старшему сыну его, Андрею, вот уже семнадцать лет, а старшей дочери Аграфене восемнадцать, и, говорят, красавица. Младшей дочери пятнадцать лет, и тоже, говорят, хороша. Ну Дмитрий и Юрий еще дети одиннадцати и девяти лет, но и они князья Зацепины, и о них он думает, очень думает, и должен думать.
Оправдал ли он надежду отца? Возвысил ли род свой?
Нет! Тысячу раз нет! Он не стал ни богаче, ни сильнее, ни выше. Напротив, дети беднее его будут. Но он всю жизнь свою посвящал своему роду, делал все, что мог, делал то же, что делали его отец и дед, стараясь поддержать свое имя и значение в том виде, в каком желали видеть Зацепиных все предки его: независимыми, богатыми, не верстающимися ни с кем и не уступающими никому.
Все обычаи рода, все предания старины, весь порядок жизни, даже до мелочей, Василий Дмитриевич сохранял и соблюдал свято. По мере того как рождался каждый из сыновей, Василий Дмитриевич, по прежнему неизменному закону Рюриковичей – закону, перенесенному еще из воинственных обычаев древних скандинавов, назначать новорожденному часть добычи, – наделял их назначением особого участка из своих имений. Старшему, Андрею, назначил он две деревни с небольшой усадьбой близ Зацепина, – те самые деревни, которые при жизни отца были отданы ему самому. Второму сыну, Дмитрию, он назначил прекрасную каменную усадьбу на реке Воче с Шугарановской волостью, дающей дохода более чем втрое против того, что он назначил старшему сыну. Третьему сыну, Юрию, он назначил почти такую же волость, как и Дмитрию, только подальше. Таким образом, старший сын, Андрей, казался как бы обделенным против братьев, но зато, после смерти отца, ему предполагалось отдать село Зацепино со всеми прилегающими к нему землями, деревнями, имениями и волостями, доходность от которых более чем вчетверо превышала доходность имений, данных обоим братьям. Правда, это усиление его средств возлагало