в любую пору своей жизни. Вот почему простой люд был рад его возвращению. Знать же косилась на Василия недовольно и с опаской: «Ишь, шапку заломил! Как в былые времена. Принесла вас нелегкая!»
На Прусской улице столкнулся Василий с молодой женщиной в расшитом узорами белом платье до пят, в голубом убрусе под цвет глаз, больших и красивых.
Вдруг шевельнулось что-то в душе у Василия, пробудились в голове воспоминания, хотя красотка и не взглянула на него.
– Любава! – окликнул Василий.
Молодица остановилась, смерила Василия взглядом.
– Не признаешь разве? – Василий подошел к ней. – А помнишь, два лета тому назад…
– Не помню, – с ходу перебила красавица. – И тебя я не признаю. Дай пройти!
Но Василий, наоборот, загородил дорогу.
– Ты разве не Любава, Улебова дочь?
– Она самая, – поджав губы, ответила молодица. – Что с того?
– А я – Василий, сын Буслая. – Василий широко улыбнулся. – Вспомнила? Гуляли мы с тобой как-то ночи напролет, целовались в кустах смородины в огороде у отца твоего.
Красавица криво усмехнулась, слегка сощурив свои большие очи.
– Отнял ты в одну из ночей честь девическую и исчез неведомо куда, – сказала она гневно. – Надо же, вспомнил! Спустя два года. Небось не столкнулись бы, так и не вспомнил бы! А я… сколь слез пролила, глупая. Чего глядишь? Думаешь, на шею к тебе кинусь? Была нужда!
Обойдя Василия, синеглазая Улебова дочь горделивой походкой направилась дальше по залитой солнцем улице.
Василий посмотрел на друзей, те смущенно топтались на месте. Василий снова глянул вслед удаляющейся красавице. Подумал невольно: «Вот ты какая стала, Любавушка!»
Василию захотелось догнать ее, подхватить на руки, вымолить у нее прощение. Пред такой красотой писаной и на колени стать не зазорно. Но что друзья о нем подумают? Скажут, мол, ослаб душою их вожак!
И Василий не решился на этот шаг, хотя сердце его заныло, когда Любава скрылась в переулке. Даже не оглянулась!
Домой Василий вернулся полный хмурой задумчивости. Сел трапезничать с матушкой и друзьями. С Амелфой Тимофеевной вели разговор лишь четверо ее постояльцев. Василий больше помалкивал, постукивая деревянной ложкой о край глиняной тарелки с гороховым супом.
Все подмечала вдова, но вида не показывала. Не всегда же человеку веселому быть, иной раз и взгрустнуть полезно; через грусть-печаль, говорят, сердце очищается.
Ночью к Василию опять пришла Анфиска.
После ледяной встречи с Любавой Василий более страстно обнимал и ласкал любвеобильную служанку, чем доставил ей необычайное наслаждение.
Когда прошел порыв страсти, мысли Василия сами собой настроились на прежний лад. Он лежал на спине, закинув руки за голову, и наблюдал, как Анфиска водит пальцем по его груди.
Пряди ее темных распущенных волос слегка щекотали живот и бедро Василия. Анфиска никогда не стеснялась показывать свою наготу. Видимо, это