всадник над ней проскакал. Прямо по макушкам деревьев – высоко-высоко, а сам белый и на белом коне. Зверяница подняла голову, да опоздала – всадник скрылся. За ним и второй проскакал: сам красный, а конь под ним рыжий, прямо пламенный. Зверяница кричала ему, махала руками, но красный всадник с высоты даже не глянул. Третьему, чёрному как ночь всаднику, уже и кричать сил не было – изнемогла Зверяница.
«…Как ты говорил ей, приёмный батюшка? Земной лес кончится, и начнётся небесный, так? За её спиной остались три леса, три реки и три горы до небес! Она в прах истоптала обувь, истёрла в пыль дорожный посох, а заветный Лес всё не открывался! Не всякому он откроется, а лишь тому, кого Судьба примет…»
Дом ягой Бабы открылся внезапно. Оборвался ельник, распахнулась поляна. Зверяница упала наземь и отдышалась. Заветный дом был сложен из брёвен, у него были птичьи ноги, и на них он медленно поворачивался.
«…Да, поворачивался. Так медленно поворачивается мир, если смотреть на него с небосвода…»
Зверяница кое-как добралась до порога и приоткрыла дверь. В доме рожала ягая Хозяйка. Она раскинулась на лежанке посреди избы. Широкое чрево, тучные бёдра, тяжёлые груди – вечно беременная, она вечно рожала: кому добрую судьбу, а кому злую долю. Рождённый плод весело хихикал, взмахивал крылышками и улетал. А ягая Баба, не уставая рожать, плела из тысячи нитей кружево – пути и судьбы всего живого.
«…Судьба-Доля, Старуха-Земля, ягая Баба – всё это я. Ягода – это плод, ягодь – плодовитое пышное тело, ягая Баба – Мать всего мира. Могу быть ворчливой, могу и подобреть беспричинно. Зверяница всё же нашла меня. К этой полуднице я, кажется, отношусь по-особому. Зверяница-то и зовёт меня по-своему, не так, как все другие…»
– Мамочка, – несмело позвала Зверяница, прикрывая дверь, чтобы не сквозило.
Ягая Баба искоса зыркнула, но не оторвалась от кружева:
– Много вас у меня! Всех не упомнишь… Зверяница! – она вдруг вскочила. – Зорюшка моя, звёздочка вечерняя, – очередной новорожденный плод каркнул, мотнул горбиком и улетел.
«…Вот так ягая Матушка, да! Наградила кого-то горбатой судьбой! Так я же не со зла да и не по оплошности: ведь надо, чтобы и невзгоды кому-то достались. Они-то без вас, без людей, как сироты…»
Зверяница мельком глянула, выискивая в её кружеве знакомые нити-судьбы.
– Не чаяла, что отыщешь меня, – заохала Баба, засуетилась и собрала всё плетение в широкие ладони, с глаз долой. – «…Нечего ей чужие судьбы разглядывать…» – Солнце-то, твоя хозяйка, здорова ли? Ведь не зайдёт ко мне в избушку-то…
– Не суждено ей, наверное, – Зверяница кисло сморщилась. – У Солнца своя дорога. Простым Стихиям не чета.
«Ах, вот же они, судьбы Стихий! – она отыскала их нити даже под руками ягой Бабы. – Вот золотая нить Солнцева, серебряная Месяцева, а возле них моя, медная…» – ох, наплела Матушка, ох, запутала. Ещё какую-то нитку, чёрную как ночь, сбоку