за старые бредни принялись! – пробормотал Иванов при последних словах Андрея Николаевича.
– Молчи ты! – прикрикнул тот. – Иди спать лучше…
– Чего молчать? И сами вы встречному и поперечному историю-то эту расписываете… вчерашнего дня ищете…
– Василий!
В голосе Контова задрожали нотки гнева.
– Ладно, ладно! – поднялся тот с места. – И в самом деле, пойти всхрапнуть… – Он поискал глазами образ и, не найдя его, перекрестился, глядя в угол, а потом сказал, зевая: – Бог напитал, никто не видал, а кто и видел, да не обидел… Пойду и такого храповицкого задам, что берегись, все американы и американихи!
– Славный парень, честный, добрый, – проговорил ему вслед Контов, – одна беда: груб, а потому иногда страшно надоедлив.
– О-о! Это ничего, это вполне понятно, – поспешил ответить японец. – Это сказывается непосредственность девственной натуры… Но ваш рассказ?
– Вы не боитесь соскучиться после критических замечаний моего друга?
– Нет, нет… Я чувствую, что в вашем рассказе будет играть роль и моя страна!
– Да…
– Тогда мой интерес удваивается, утраивается, если хотите!
– Тогда я начинаю! – усмехнулся Контов и на минуту погрузился в молчание, как бы собираясь с мыслями.
Куманджеро воспользовался этим и, подозвав одного из прислуживавших негров, сказал ему несколько слов.
– Я знаю привычку русских, – обратился он к Контову, – пить во время разговора и приказал подать нам пива… японского пива! Его привозят сюда из Йокогамы, и здесь его умеют удивительно сохранять… Вот несут, несут любимейший напиток моего народа.
Негр поставил перед собеседниками большой глиняный кувшин и два жестяных стакана несколько большего размера, чем поданные для виски.
Японское пиво оказалось тепловатой мутной жидкостью, в которой плавали какие-то подозрительные сгустки. Контов пригубил стакан и, брезгливо поморщившись, отставил его.
– Видите ли, – заговорил он медленно, не глядя на своего собеседника, – вы говорили, что бывали в России…
– Да, да! В Санкт-Петербурге, в Риге, в Ревеле, в Москве, Лодзи, Одессе… о сибирских городах, о Порт-Артуре и Владивостоке я не говорю…
– Так что вы знаете, что Россия – страна своеобразная…
– Очень своеобразная, другой такой нет…
– Так вот по стране, и мы – народ своеобразный; большинство русских верит в справедливость, и не только в высшую – небесную, но имеет наивность верить и в земную справедливость… Потом еще мы как-то странно все обособлены и не питаем друг к другу ни малейшего доверия, а если случаются такие простаки, то они жестоко платятся за то, что выделяются из общего правила… После этого маленького предисловия перехожу к рассказу. Лет двадцать пять тому назад в России, в Петербурге, жил некий простак, вот из той самой породы наивных людей, о которых я только что говорил. Честности он был идеальной, душа его была, как у нас говорят в России, кротости голубиной.