а у английского словосочетания есть другое образное значение – предвестники неприятностей, мнимых или реальных. Действительно, перебежчики часто оказываются предвестниками зреющих или следствием происходящих кризисов в какой-то стране или в международных, как минимум двусторонних, отношениях. Эта книга («Перебежчики из разведки. Изменившие ход «холодной войны» – прим. ред.) носит синонимичное название – «The Storm Birds» – и повествует о беглецах периода от войны до перестройки. Вышла она в 1988 году, а работал над ней автор, как явствует из следующего далее предисловия автора, четыре года.
В книгах о работе спецслужб нередко имеет место прямое или косвенное участие последних. В зависимости от политического режима в данной стране это может быть и прямой контроль, и выгодное подправление, и «помощь» архивными материалами и просто информацией, выгодно оттеняющей работу заинтересованных спецслужб и, соответственно, невыгодно – другую сторону. И эта книга, написанная в период холодной войны, представляет собой отнюдь не лишенное предвзятости исследование. Автор стоит не над событиями, а с одной стороны событий. Так что, читая эту книгу, вы получите представление не о том, что и как произошло, а о том, что и как подается. О том, как это видят и подают на Западе.
Следует заметить, что в ней есть сведения, весьма расходящиеся с тем, что издано «с нашей стороны». В частности, в главе «Разрушитель» говорится о несколько иной роли известного советского агента, англичанина Кима Филби (поскольку в нашем звучании слова «агент» есть нечто уничижительное, у нас обычно говорят «советского разведчика»), в деле одного несостоявшегося перебежчика, причем автор утверждает, что эти сведения публикуются впервые.
Хотелось бы особо отметить один сомнительный мотив, проходящий через всю книгу. Часто переходы на другую сторону происходят по весьма банальным причинам психологического свойства. Скажем, человек попался на чем-то неблаговидном и поддался шантажу, или не без оснований испугался неприятностей по возвращении домой, или психологически надломился на почве служебных и семейных неурядиц и завышенных амбиций, или совершил побег в результате беспринципности, цинизма, низменных привычек и побуждений, разрушения личности на почве злоупотребления алкоголем, в поисках задешево «сладкой жизни» и т. д. (собственно, автор сам перечисляет почти все эти причины в своем предисловии), а из него потом начинают лепить в западных СМИ образ «выбравшего свободу», «борца с режимом», и сам перебежчик уже по заведенной схеме говорит о том, что в нем давно зрела мысль о побеге, и он сам себя начинает выставлять борцом с режимом чуть ли не с младых ногтей (хотя из биографии видно, как будущий перебежчик, несмотря на обуревавшие его сомнения, делал карьеру, карабкался вверх по лестнице, используя любые благоприятные возможности). Это психологически понятно: западному общественному мнению приятнее, если человек давно зрел для приобщения к западным ценностям (и, стало быть, это человек достойный), а не импульсивно перебежал через условную границу, и порой по не красящим его причинам (хотя психология «сукин сын, но наш» работает тоже безотказно). В этом отношении книга не исключение, так что вы не всегда сможете составить мнение о подлинных причинах, толкнувших того или иного перебежчика на критический шаг. Вы скорее можете составить мнение о том, как совершен побег и как публично мотивирован – порой с задержкой в несколько лет, вплоть до двадцати, причем со временем задним числом объявляются всё новые мотивы. Скорее читателю самому на основе субъективных мотивов в изложении перебежчика и автора предстоит составить психологический портрет беглеца и психологию вызревания критического решения.
Вот возьмем Гордиевского[1], которого автор выдает за одного из самых «идейных» перебежчиков. Он и вначале рассказывает, как тот зрел для борьбы с режимом и перехода на Запад, и заканчивает повествование в том же ключе. А в середине выпадает один важнейший элемент: вроде бы «созревший» Гордиевский должен был бы сам сделать шаг навстречу спецслужбам, однако именно англичане сделали первый шаг к нему навстречу. По каким признакам? И как всё началось? Что-то автор недоговаривает (или ему не сказали) о подлинных причинах перехода.
Однако на первое место у автора выходит не изложение подлинных или мнимых мотивов, а, как правило, перечисление того, что сумел выдать-продать живописуемый персонаж.
Правда, автор не всех персонажей выставляет в качестве «идейных перебежчиков», к тому же почти во всех мотивациях присутствует фактор манящего материального изобилия и перспективы личного благополучия в условиях этого изобилия.
В конце концов, достоинства «разлагающегося Запада» ощущали многие, так же как и многих смущала наша вера в светлое будущее при хронически неустроенном настоящем, однако из десятков тысяч работников наших зарубежных учреждений меняли родину на блага лишь десятки. Даже после того, как у нас исчезли жестокие карательные меры против родственников перебежчиков (скажем, типа «А.Л.Ж.И.Р. а» – Акмолинского лагеря жен изменников родины[2]). Однако во всех случаях перебежчики доставляли более или менее крупные неприятности своим родителям, родственникам, друзьям, бывшим коллегам – и они отдавали